Владимир Топилин - Дочь седых белогорий
Люди собрались у костра, присели. Филя вытащил ложку, принялся за ужин. Братья забили трубочки. Вместе с ними затянулся дымом табака Загбой. Ченка молча взяла в руки кружку с чаем.
– Это и есь Филька-чёрт, отнако? – с интересом посмотрев на парня, спросил Загбой.
– Он самый, – усмехнулся Егор, немного помолчал и задумчиво продолжил: – Самый младший из нас. И самый проворный. Но вот только что-то в этот раз задержался. Что долго бродил?
– Да были дела… – ответил Филя и покосился на Загбоя. – А это что, олени все ваши?
– Все, отнако. Мой и доська моя. Еще Тима уехал горат.
– Так это дочь твоя?! – удивился парень. – А я-то думал… А почему она без кос?
– Посему так тумай? Девка это, Ченка зовут. Холошая девка. Хочешь – замуш бери. Шалеть не путешь. Всё телай. Шить, кушай вари, рыпу лови, сополя бей, амикана не бойся. А косы Ченка ножом резала. Лючу вытаскивала. Тима на скале повис, она тащила наверх. Потому и без кос. Но ничего, отнако, скоро новые вырастут. Путет опять красивая.
– Да она и так ничего, красивая! – заметил Григорий. – И без кос хороша. Только вот молодая ещё. Девчонка совсем.
– Какой девчонка? Пятнасать зим, отнако. Замуш нато. У нас все девки так замуш хотят, – возмутился Загбой. – Дети нато. Мальчишка рошать нато. Загбой старый путет, кто оленей пасти путет? Кто тайга хотить путет? Белка, сополь кто бить путет? Нет, не рано, отнако. Пора наступила. Само карашо. Наследника нато.
Братья улыбнулись вескому доводу, покачали головами, переглянулись, но ничего не сказали. У костра воцарилось молчание.
– Как там дома дела? – наконец-то нарушил паузу Егор, обращаясь к Филе.
– Дома-то? – переспросил парень. – Да всё нормально. Только вот для нас новости плохие…
– Что такое? – насторожились братья.
– Да вот… – начал Филя, но на какое-то время замешкался, помедлил, полез во внутренний карман и достал потёртую записку Лизы.
Егор взял в руки бумажку, покрутил в руках и, так как не умел читать, передал её Ивану. Тот внимательно посмотрел и по слогам, медленно изрёк её содержимое.
– Эко! Грамота какая-то. Писано карашо. Однако кто такая Солоха и зачем она слет тропить бутет? – удивился Загбой.
– Солоха – это не она, а он. Мужик у нас такой живет в посёлке. Но дело, в общем-то, не в нём, – задумчиво пояснил Егор. – Дело в других. Плохие люди, нехорошие. За счёт других на чужом хребте в рай хотят уехать.
– Эко! Как так? Знаю, отнако! На олене мозно ехай, на коне. А как мозно на человеке ехать – не знай!
– Да уж. Где тебе знать… – криво усмехнулся Иван. – У вас всё просто. Ездят только на оленях. А вот у нас-то садятся. Ноги на плечи, да ещё и палкой сзади…
– У, люча. И, правда, плахой лючи, отнако. Низя так делай.
– Да, нельзя. Но мы-то спину не подставляем. Правда, братья? Хоть у нас уже один участок отобрали, этот им дорого обойдётся, – грозно заговорил Егор. – Раз они на нас нахрапом – так и мы им по морде хряпнем! Тяжело достанется тому, кто к нам со злом придёт…
Сидит Загбой, слушает. Но ничего понять не может: зачем люди друг на друга ругаются? Тайги-то много, за всю жизнь не обойдёшь. Всем места хватит. Вот только, может… Дело совсем не в тайге?
Свадьба Ченки
С крепкими заморозками облетели листья. Хвойные деревья нахмурились, потемнели, стали угрюмыми и неприветливыми. Крутобокие белки дыхнули холодом, раскинули серебро инея по прибитой траве, сковали озёра ледяным панцирем. С поверхности полыньи одновременно сорвались и потянули на юг птицы. Их прощальная песня заунывным мотивом оповестила всю округу о грядущей зиме. И сразу же, глубокой ночью на тёплую землю выпал первый снег. Его появление не было неожиданностью. В мире природы всё взаимосвязано: за порой листопада всегда наступает пора первоснежья. Об этом знают все, кто живёт в тайге. Однако наступление этой поры сравнимо с некоторым торжеством, необъяснимым волнением души, окрылёнными чувствами, сопоставимыми с приходом весны или жаркого лета, потому что в круговороте природы нет лишних времён года.
Лёгкой пороше радуются все, начиная от мелких пернатых до человека. Вот по перенове накрестил лапками хохлатый рябчик. В поисках сочных ягод под провисшей рябиной взбили лёгкую перину неугомонные дрозды. Пышнохвостые белки окрестили кедровник броскими прыжками. Грузными чётками отмерял границу своей территории соболь.
На стойбище возбуждение. Вокруг чума катаются на спинах собаки. Круторогие олени фыркают, бьются рогами за право власти над важенками. У них продолжается брачная пора.
Из чума выскочила Ченка. Радостно улыбнувшись утренней свежести, девушка схватила ладошками легкую порошу, приложила её к лицу, быстрыми движениями разогнала дремоту. Холодный снег придал бодрости, настроения. Освежившись, она приступила к следующей части утреннего туалета – разгребла припорошенное кострище, набрала щепотку мелкой золы, сунула в рот и пальцем отполировала ровненькие ряды зубов.
Откуда-то со стороны подскочили Чирва и Илкун, в приветствии закрутились у ног хозяйки, заговорили тонкими голосами. Ченка приласкала собак, вытащила из кармана два маленьких кусочка вяленой сохатины, дала своим верным друзьям.
А из оленьего стада уже торопился верховик девушки – однорогий Ухтырь. Настойчиво отпугнув головой лаек, он ткнулся губами в знакомый карман и замер в ожидании лакомства. Ченка не заставила себя долго ждать, вытащила горсточку соли, приложила к бархатным губам оленя. Тот, закрыв от наслаждения глаза, зачмокал губами.
Закончив обязательную часть приветствия с природой и животными, Ченка быстро развела костёр, поставила на огонь котелок для чая. Ожидая, пока закипит вода, присела рядом, достала деревянный гребень и запустила его в волосы.
Из чума послышался негромкий голос Загбоя. Девушка оставила свое занятие, скрылась под пологом шкур. Она поспешила к отцу выполнить небольшие, но необходимые обязанности.
У эвенков существует закон: хранительница очага, женщина должна во всём прислуживать главе семьи, мужчине. Это выражается во всём, начиная от мелких, незначительных хлопот – подать ложку, чашку, одежду – до более крупных работ – собрать имущество стойбища, обработать добытую пушнину или даже перенести добычу мужа с одного места на другое. И пусть Ченка приходилась Загбою не женой, а дочерью, это не освобождало её от забот, потому что она была, прежде всего, женщиной.
Едва отец вытащил из спальника босые ноги, а девушка уже подала ему с вешалов сухие олочи, свежую хаикту, оленью дошку. Пока отец ощупывал руками свою одежду, Ченка присела на колени около прогоревшего очага, продолжая прибирать в коротенькую косичку волосы. Она сидела к Загбою боком, с левой стороны, со склонённой головой и поэтому не сразу увидела, как он, вдруг оставив своё занятие, внимательно и странно посмотрел в её сторону. Ченка вздрогнула, бросила кроткий взгляд и сразу же всё поняла. А он, быстро приблизившись, протянул руку, осторожно положил ей на живот. Трепетные пальцы пробежались вниз по платью, скользнули из стороны в сторону, вскочили до груди и вновь упали на округлившийся бугорок.
