Густав Эмар - Приключения Мишеля Гартмана. Часть 2
— Очень хорошо, — сказал он с величайшим хладнокровием, — слушайте же, я иначе приступлю к разговору. Это будет чрезвычайно занимательно — вот увидите. Не кажется ли вам, милостивые государыни, так же как и мне, что зима в нынешний год чрезвычайно сурова и холод чувствуется резкий, особенно горах и в этой развалине? Ведь нам в тысячу раз было бы лучше в Страсбурге в наших прочно построенных и натопленных домах.
— Час от часу не легче, теперь он на смех поднимет нас!
— Сохрани меня Боже! Я только пытаюсь завязать беседу. Видишь ли, сестрица, не так легко, как воображают вообще, в данную минуту начать разговор на занимательную тему. Я делаю, что могу, но если б вы помогли мне немного, пожалуй, я имел бы больше успеха.
— Сомневаюсь, ты как будто не расположен разговаривать, брат.
— Гм! Как тебе сказать? Предмета разговора не оказывается.
— Я попробую, — сказала Шарлотта. — Буде вам известно, любезный Мишель, что Лания очень тревожится о друге вашем, Ивоне Кердреле. Вы, конечно, легко поймете это.
— О! — воскликнула Лания, краснея. — Зачем же говорить ему это, Шарлотта?
— Она прекрасно сделала, милушка, а ты можешь успокоиться, твой жених не подвергается никакой опасности, по крайней мере, я так надеюсь. Сегодня вечером или завтра утром ты увидишься с ним опять, я дал ему вполне мирное поручение.
— В Страсбурге? — с любопытством спросила девушка.
— Нет, там много очень немцев в настоящее время, а он не знает ни слова по-немецки, его как раз схватили бы как шпиона. Этому я подвергать его не хотел.
— Спасибо, Мишель! — вскричала сестра, протянув ему свою крошечную ручку, которую тот любезно поцеловал. — Ты добрый, я люблю тебя. Кстати о Страсбурге, ты не имеешь никаких сведений оттуда?
— Еще никаких, милушка.
— И ты никого не посылал?
— Напротив, сегодня утром отправил туда одного из моих.
— Человек надежный?
— Все мои люди надежны, знай это раз навсегда, дружок.
— Прошу извинения, брат, я не так выразилась, я хотела сказать: смышленый.
— Можешь быть покойна, Лания, мой посланный не кто иной, как Оборотень.
— О! Если это он, то заботиться не о чем.
Водворилась минута молчания. Мишель ворошил золу в камине, насмешливо поглядывая на сестру, которая вдруг задумалась.
— Отчего же он вернется только завтра? — спросила она, наконец.
— Кто? Оборотень? Я не говорил этого, напротив, я жду его с минуты на минуту.
— Кто тебе говорит про Оборотня? — вскричала девушка с нетерпением и покраснела до корней волос.
— Зачем вы дразните сестру, любезный Мишель, — вмешалась в прения Шарлотта, — ведь вы знаете, о ком она говорит.
— Конечно, знаю, но эта Лиса Патрикеевна старается выведать то, чего я сказать ей не могу. Ну, сестренка, не надувай губок, твой жених не подвергается никакой опасности, даю тебе честное слово; а не видишь ты его сегодня потому, что он послан мною очень далеко и вернуться не может ранее как завтра утром. Довольны вы теперь, сударыня?
— Не знаю, право.
— Но мне-то прощаешь?
— И то бабушка надвое сказала. Это зависит от твоего ответа на вопрос, который я сейчас тебе сделаю.
— Говори, милушка, если есть возможность удовлетворить тебя…
— Не обещай, прежде чем не узнаешь, о чем речь.
— Ты права, спрашивай же.
— Зачем Оборотень пошел в Страсбург?
— Ага! Вот оно что.
— Да, и я жду ответа.
— Не гневайся.
— Ты уже и на попятный?
— Ничуть, милушка.
— Прошу покорно без уверток, я требую полной откровенности.
— Но требуешь-то ты нешуточного, сестренка. Я дал Оборотню несколько поручений очень трудных и опасных, цель же их теперь никак объяснить тебе не могу.
Знай только, что я приписываю большое значение успеху этих поручений, из которых самое легкое — пробраться в наш дом и переговорить с отцом о деле важном. Тебе известно, что вокруг дома постоянный караул и с минуты на минуту отец может быть арестован; по одному этому поручению нашему приятелю, которое я считаю наименее опасным, суди сама, каковы остальные. Вот единственный ответ, какой я могу дать тебе, и не сердись на необходимые недомолвки, за которые ты скоро поблагодаришь меня сама.
— Мишель ответил очень хорошо, Лания, — вмешалась подруга, — ты должна быть признательна за его снисхождение. В наше несчастное время мужчины, к сожалению, часто должны иметь тайны, которые честь воспрещает им открывать.
— О! Что тебя касается, душечка, — с тонкою улыбкой возразила Лания, — то я вперед так и знала, что ты перейдешь на сторону своего жениха.
— Разве не естественно это? — возразила молодая девушка краснея. — И когда еще право на его стороне?
— Гм! В последнем я не совсем уверена, но потешу вас обоих и соглашусь.
— Спасибо, сестренка, — со смехом ответил Мишель, — я приму это к сведению, и теперь Ивон только держись.
— То есть как же?
— Да так, завяжется у вас спор в моем присутствии, я сейчас стану на твою сторону, если только он не будет прав кругом и около.
— Поплатишься ты у меня за это, Мишель, — погрозила она брату пальцем, улыбнувшись, и прибавила минуту погодя: — Угодно ли тебе наконец говорить серьезно?
— Помилуй, сестра, что ж я делаю все время!
— Прошу покорно, Мишель.
— Господи Творец! Опять гневаться. Ну что там еще?
— Ничего, когда это тебе неприятно.
— Как знаешь, только лучше бы тебе…
— Могу тебя уверить, Мишель, что речь идет о деле важном, — с живостью перебила девушка.
— Да, действительно важном, — подтвердила Шарлотта, кивнув головой.
Мишель бросил на девушек пытливый взгляд, нахмурил брови и продолжал голосом немного суровее:
— Умоляю вас, мои дорогие, не делайте мне задачи моей еще труднее придирками балованных детей; к несчастью, теперь не время шутить и смеяться.
— Ты к нам несправедлив, брат! — вскричала Лания. — Мы более всех удивляемся твоему самоотвержению и жалеем тебя. Разве ты не знаешь, как мы тебя любим? Мы особенно опасаемся причинять тебе хлопоты и затруднения, зная очень хорошо, какое исполинское дело у тебя на руках. Ты нас видишь всегда смеющимися, никогда в слезах, однако… бросим это. Женщины птички беспечные и мечтательные, для которых жизнь должна быть продолжительной и веселой песнью: так решили вы, мужчины, в вашем надменном высокомерии. Вы не считаете нас достойными подавать свое мнение в страшной борьбе, называемой жизнью, где за собою только признаете право сражаться. А ведь вы не правы: женщина судит и видит сердцем и никогда не ошибается там, где вы, господа мужчины, порой не знаете, что думать. Верь мне, Мишель, женщина нисколько не уступает мужчине в твердости и уме, напрасно вы отстраняете ее от интересов, которые настолько же ее, как и ваши.
