Александр Дюма - Сан-Феличе. Книга первая
— Я позволю себе заметить вашему величеству, что неаполитанское правительство, в отличие от правительства Австрии, не свободно в выборе времени, — ответила Каролина, задетая шуткой короля. — Не мы объявляем Франции войну, а Франция объявляет ее нам, и даже уже объявила. Следовательно, надо как можно скорее выяснить, какими мы располагаем средствами для ведения этой войны.
— Конечно, это надо выяснить, — сказал король. — Начнем с тебя, Ариола. Вот называют цифру в шестьдесят пять тысяч солдат. Где они, твои шестьдесят пять тысяч?
— Где они, государь?
— Да, покажи мне их!
— Нет ничего легче! И генерал-капитан Актон подтвердит, что я говорю правду.
Актон утвердительно кивнул.
Король посмотрел на него искоса. Иной раз ему случалось не то чтобы испытывать ревность — для этого он был слишком склонен смотреть на вещи философски, — а позавидовать. Поэтому в присутствии короля Актон нарушал молчание лишь в тех случаях, когда тот обращался непосредственно к нему.
— Генерал-капитан Актон ответит за себя, когда я удостою его вопросом, — заметил король, — а пока что отвечай сам за себя, Ариола. Так где же они, твои шестьдесят пять тысяч?
— Государь, двадцать две тысячи находятся в лагере Сан Джермано.
По мере того как Арриола перечислял свои войска, Фердинанд покачивал в такт головой и загибал пальцы.
— Еще шестнадцать тысяч в Абруцци, — продолжал Ариола, — восемь тысяч в долине Сессы, шесть тысяч в Гаэте, десять тысяч в Неаполе и на побережье, наконец, три тысячи в Беневенто и Понтекорво.
— Что ж, счет правильный, — сказал король, когда Ариола кончил перечисление. — Значит, у меня есть армия в шестьдесят пять тысяч солдат.
— И все в новом обмундировании, по австрийскому образцу.
— Иначе говоря, в белом?
— Да, государь, вместо прежнего зеленого.
— Ах, дорогой мой Ариола! — вскричал король с выражением комической скорби. — Будь они в белом, будь в зеленом, все равно разбегутся, что ни говори…
— Вы плохого мнения о своих подданных, государь, — возразила королева.
— Плохого мнения, сударыня? Наоборот, я считаю их очень умными, даже чересчур, а потому сомневаюсь, чтобы они стали жертвовать жизнью за дела, отнюдь их не касающиеся. Ариола говорит, что у него шестьдесят пять тысяч штыков; среди этих шестидесяти пяти тысяч, должно быть, тысяч пятнадцать старых солдат, это правда; но старики эти никогда не зажигали запала, никогда не слышали свиста пуль. Тем не менее, есть надежда, что они, пожалуй, не побегут при первом же выстреле. Что до остальных пятидесяти тысяч, то на военной службе они только месяц или полтора, да и как их набрали? Вы заблуждаетесь, господа, если думаете, будто я ничего не замечаю, потому что, пока вы обсуждаете дела, я большую часть времени беседую с Юпитером, животным весьма сообразительным. Я же, напротив, не пропускаю ни одного сказанного вами слова. Я только предоставляю вам свободу; начни я с вами спорить, мне пришлось бы доказывать, что я лучше вас знаю, как управлять государством, но эти материи не так уж прельщают меня, чтобы из-за этого ссориться с королевой, которую это весьма занимает. Так вот, рекрутов этих вы набрали не на основании какого-то закона, не по жребию; нет, вы по собственному произволу вырвали их из родных деревень, насильственно отторгнули от семей, и все это делали, как им вздумается, ваши управители или их помощники. Каждый округ поставил по восемь рекрутов на тысячу мужского населения, и, если хотите, я скажу вам, как это происходило. Сначала наметили самых богатых, но они откупились и в солдаты не пошли. Потом взялись за тех, кто менее богат, но и эти могли заплатить и тоже избежали вербовки. Так, переходя от более зажиточных к менее зажиточным, собрали три-четыре контрибуции, но о них, мой бедный Коррадино, тебе ничего не доложили, хоть ты и министр финансов; и вот добрались наконец до тех, у кого не оказалось ни гроша за душой. Этим-то уж поневоле пришлось повиноваться. Каждый из таких новобранцев являет собою жертву вопиющей несправедливости, произвольных поборов. Нет никаких законных причин, что обязывали бы их служить, никаких нравственных соображений, что удерживали бы их под знаменами. Такого новобранца приковывает к армии только страх перед наказанием — вот и все. И вы хотите, чтобы эти люди рисковали головой ради неправедных министров, ради алчных управителей, их вороватых помощников и, наконец, во имя короля, который занят охотой, рыбной ловлей, развлечениями, а со своими подданными соприкасается, только когда появляется со сворой гончих в их владениях и опустошает их нивы! Только беспросветные дураки способны на подобное геройство. Будь я солдатом в моей армии, я в первый же день дезертировал бы и ушел в разбойники: те, по крайней мере, сражаются и жертвуют жизнью ради самих себя.
— Должен признаться, что ваши слова во многом справедливы, государь, — ответил военный министр.
— Еще бы! — подхватил король. — Я всегда говорю правду, когда у меня нет основания скрывать ее, конечно. А теперь рассудим. Я принимаю твои шестьдесят пять тысяч; вот они построены в ряды, заново обмундированы по-австрийски, у них на плечах — ружье, на боку — сабля, позади — лядунка. Кого ты поставишь командовать ими, Ариола? Самого себя?
— Государь, я не могу одновременно быть и военным министром, и главнокомандующим.
— И ты предпочитаешь остаться военным министром? Понимаю.
— Государь!
— Говорю тебе: я понимаю. Один отказывается. Ну, а ты, Пиньятелли, возьмешься командовать шестьюдесятью пятью тысячами солдат Ариолы?
— Признаюсь, государь, я не решился бы взять на себя такую ответственность, — отозвался спрошенный.
— Второй отказывается. А ты, Колли? — продолжал король.
— И я также, государь.
— А ты, Паризи?
— Государь, я ведь всего лишь бригадный генерал.
— Знаю. Все вы хотите командовать бригадой, в крайнем случае — дивизией, а вот начертить план кампании, осуществить стратегические замыслы, сразиться и одержать победу над искушенным противником — за это никто из вас не возьмется.
— Напрасно ваше величество утруждает себя поисками того, кто станет главнокомандующим, — заметила королева, — главнокомандующий у нас есть.
— Вот как? — промолвил Фердинанд. — Надеюсь, он нашелся не в моем государстве?
— Нет, государь, не беспокойтесь, — отвечала королева. — Я просила моего племянника предоставить нам человека, чья репутация внушала бы уважение нашим врагам и вместе с тем удовлетворяла наших друзей.
— И кто же это такой? — спросил король.
— Барон Карл Макк… У вас имеются какие-нибудь соображения против него?
