Евгений Санин - Око за око
— Оп–поздал… — прошептал Армен.
— Что?
— Солнце зайдет… через полчаса…
— Успеем! — Диокл вскочил и пронзительно свистнул. — Эй, сюда!
Из–за поворота выбежали одетые в лохмотья люди. Ничего не понимая, Армен чувствовал, как они поднимают его, бережно кладут на носилки и несут куда–то по улицам Афин. Его — простого раба, как самого важного и знатного господина!..
— Это честные и надежные люди! — блестя глазами, кричал бегущий рядом Диокл. — На них всегда можно положиться! Вот, что они дали нам!
— Что это? — прошептал Армен, почувствовав, как на его грудь лег небольшой узелок.
— Здесь тридцать драхм, правда, мелкими лептами и оболами, все, что было у них! — прокричал Диокл, показывая глазами на молчаливых носильщиков. — Ну… и еще тетрадрахма, помнишь — та самая, которую я украл у родителей! Отдай их отцу незаметно, чтоб не увидели пираты. Может, в трудную минуту пригодятся… И себе тоже возьми — двенадцать драхм!
Армен протестующе покачал головой.
— Нет, Армен! — настойчиво повторил юноша. — Я не хочу, чтобы меня когда–нибудь упрекнули, что я питался на деньги раба!
Армен шумно вздохнул, хотел ответить, но слова застряли у него в горле. Слезы навернулись на глаза, мешая видеть. Он только чувствовал, что они уже миновали улицы города и приблизились к морю, влажное дыхание которого все отчетливее ощущалось на щеках.
— Пришли! — вдруг сказал Диокл. Носильщики остановились, опуская Армена на землю, — За поворотом — море. Там парусник. Он ждет тебя… Но… теперь нас могут заметить! Ты сможешь добраться сам?
— Да, — кивнул Армен. Он сделал несколько глотков из амфориска и с трудом встал на колени. — Доползу… И верь, Диокл, я все сделаю, чтобы спасти твоего отца…
Долговязый пират в афинской одежде приказал гребцам перенести Армена на палубу парусника. Показывая подошедшему Артабазу на обмякшее тело с беспомощно свисавшими вниз руками, он усмехнулся:
— До чего же не любят родственники наших пленников расставаться со своими деньгами!
— Привез? — обрадовано спросил грузный пират.
— Еще бы! Ведь я следил за ним по всем Афинам! — принялся объяснять долговязый. — Он везде вел себя, как надо. Видно, ты здорово напугал его тем, что повесишь на собственных кишках! Этот старик показал такую прыть, что мне некогда даже было зайти в харчевню!
— Так я тебе и поверил!
— Ну, почти некогда… Правда, когда он был в доме у какого–то храма, что–то там произошло. Одна женщина выскочила из дома, побежала куда–то. Я уж подумал, пора сматываться, пока не поздно. Но гляжу — он выходит, да такой веселый!
— Этот раб? — удивился Артабаз. — Веселый?!
— Да! Он улыбался! — подтвердил долговязый. — Он все время прикладывался к амфориску и бежал.
— К этому? — вынул из–за пояса Армена красный амфориск пират, сделал из него глоток и поморщился: — Гадость… А посуда ничего, сгодится!
Он вытряхнул из амфориска остатки жидкости и сунул его себе за пояс:
— Ну, а что было дальше?
— Дальше я заскочил на пару глотков вина в харчевню… — замялся долговязый. — И когда вышел — то его уже нигде не было… Я побежал по дороге к морю и увидел раба уже в этом состоянии. Но… он был не один!
— С охраной?!
— Нет — это были грязные, оборванные люди. Они несли его на носилках!
— Эй, ты! — пнул застонавшего Армена пират. — Почему тебя несли на носилках? Кто тебя доставил к морю?!
Армен открыл глаза, обвел мутным взглядом парусник и прошептал:
— Мои друзья…
— Непонятно… И подозрительно! — покачал головой Артабаз и закричал капитану парусника: — Прибавь парусов!
— Представляешь, друзья у раба! — возмутился долговязый, заискивая перед Артабазом.
— Меньше надо было сидеть в харчевнях! — оборвал его пират и пригрозил: — Все расскажу Аспиону! То–то обрадуется Пакор, когда узнает, что появился еще один штрафник, и ему наконец–то нашлась замена!
Переругиваясь между собой, пираты ушли под навес.
Оставшись один, Армен взглянул на крутые волны за бортом, на туго натянутые паруса и представил, как Эвбулид ждет не дождется сейчас выкупа, надеется, разве что не молится на него, своего раба, а денег ему нет. Страшно подумать — он везет два таланта, ровно столько, сколько нужно Эвбулиду, чтобы завтра же встретиться с Гедитой, обнять Диокла, — и кому: совершенно чужим людям! Причем таким, которых неохотно выкупают даже их собственные родственники!
Да они только были бы рады, если бы эти Писикрат, Конон и Клеанф, в конце концов, погибли или попали в рабство! — подумал он, представив расстроенное лицо Эвбулида.
Мысли Армена путались; вместо того, чтобы лететь вперед, как этот парусник, они стали тянуть его назад, в прошлое.
Когда–то вот также тугие паруса привезли его в неведомые Афины. Купивший его у свирепых парфян торговец говорил, что его живому товару удивительно повезло: нет в мире другого такого места, где бы еще так привольно жилось рабам, как в Афинах. «Господа разрешают им иметь здесь жен! — уверял он. — Здесь рабы едят почти досыта, многие пьют, некоторые даже становятся пьяницами! А самое главное — один раз в году, по древнему обычаю, хозяин разрешает делать своим рабам все, что им только пожелается, усаживает их за свой стол, и сам прислуживает за ним!»
Обрадованный такими словами, сильный двадцатилетний Армен с легким сердцем сходил с палубы корабля на землю афинской гавани. Она поразила его невероятным шумом и обилием товаров. Что только не выгружалось здесь с многочисленных судов! Зерно и бычьи ребра из Фессалии, подвесные паруса и папирус из Египта, кипарисовые деревья для статуй богов из Крита, ковры и пестрые подушки из тогда еще великого Карфагена, ливийская слоновая кость, родосские изюм и фиги, рабы из Фригии, наемники из Аркадии…
Казалось, народы и племена всего мира работают и существуют лишь для того, чтобы жили в избытке и неге великие Афины, чтобы жители этого богатейшего города всегда видели голубое небо, чистое от дротиков и стрел, которые могут закрывать солнце, как это случилось с родным селением Армена…
«Никогда мне больше не видеть моей Армении…» — с неожиданной тоской вдруг понял Армен, чувствуя, как наваливается на него неодолимая слабость и холодеют кончики пальцев. Он поискал руками амфориск и не нашел его. Вздохнув, стал вспоминать своего первого хозяина — тощего, суетливого владельца небольшой гончарной мастерской. Как звали его: Эврисфей? Пасион? А может, Архидем?.. Уже не припомнить — у греков такие трудные и разные имена, редко когда одно повторяет другое…
