Сергей Степанов - Последний викинг. «Ярость норманнов»
– Вед-медь, – по слогам произносила Эллисив. – Какой же ты непонятливый! Тот, кто ведает, где мед. Ведмеди лакомятся медом, припасенным пчелами.
– В наших лесах полно этих могучих зверей. Но мы называем их именем бер.
– Ну да, медведь спит в берлоге. В логове бера. Похоже.
Разговоры с Эллисив пошли на пользу Харальду. Он начал понимать, о чем толкуют на городских улицах, и сам научился кое-как объясняться, помогая себе жестами.
Однажды Харальд застал Эллисив сидящей на лавке и полностью погруженной в важное дело. Закусив от усердия кончик языка, она держала в тонких перстах оструганную палочку и осторожно водила ее острием по деревянной дощечке, покрытой слоем воска. Один раз она ошиблась, поморщилась от досады, перевернула палочку другой стороной, с которой была плоская лопаточка, загладила воск и нацарапала снова. Закончив дело, она спросила:
– Знаешь ли ты грамоту, Харальд?
– Я умею чертить руны, – гордо ответил он.
– Покажи свое искусство.
Харальд взял деревянные дощечки, скрепленные друг с другом. С обеих сторон их покрывал воск. На навощенной стороне были начертаны незнакомые знаки. Другая сторона оставалась чистой, и Харальд начертил несколько младших рун. Эллисив весело засмеялась, взглянув на волшебные руны:
– Как будто птичка ходила по песку! Я учусь писать глаголицей, а могу и кириллицей. Вот так пишется Е-л-и-з-а-в-е-т-а. – Она дважды начертила на воске свое имя, и обе надписи были совершенно непохожими друг на друга. – Скоро нас будут учить латинским литерам.
Харальд решил проверить познания Эллисив и показал ей две серебряные монеты. Она взяла в свои тонкие ручки монету, подаренную Эймундом, и бойко прочитала: «Святополк на столе», потом перевернула монету другой стороной и прочитала: «А се его серебро». Харальд подумал, что слова Эймунда правдивы. Конунг Святополк был старшим сыном и занимал престол, пока его не сверг младший брат. Что же, тем больше чести для Ярицлейва. Если бы на пути Харальда встали его старшие братья Гутхорм и Хальвдан, он не пощадил бы их. Не в том дело, кто за кем родился. Конунгом становится тот, кто думает о славе, а не тот, чьи помыслы заняты коровами и овцами.
Харальд дал девочке вторую монету. Она прочитала: «Ярославе серебро» – и весело закричала:
– Ведаю, ведаю! Се сребренник батюшки! Но отчего ты, Харальд, не ведаешь нашей грамоты? Я скажу мати, дабы тебя отдали в ученье.
Эллисив поговорила с матерью. Ингигерд удивилась ее словам и при встрече спросила Харальда, правда ли он хочет знать словенскую грамоту.
– Упсальские конунги не имели нужды в знании рун или латинских литеров. Однако мой супруг Ярицлейв умеет писать на нескольких языках и хочет, чтобы дети учились грамоте с самого юного возраста. В прошлом году он повелел собрать многих писцов, которые переводили книги с греческого на славянский язык. Сейчас они сидят при церкви и переписывают божественные книги. Также конунг повелел собрать смышленых отроков и учить их грамоте. По-моему, лучше бы их учили биться на мечах, но я не смею оспаривать повеление супруга. Я скажу, чтобы тебя научили, раз такова твоя прихоть.
Харальд отправился в церковь Святой Софии, находившейся за крепостными стенами на другом берегу Волхова. Он ехал на коне по деревянной мостовой. Исландец Халльдор сопровождал его. Тринадцатиглавая церковь виднелась со всех сторон и служила для них путеводным знаком, потому что иначе они запутались бы в хитросплетении новгородских улочек и переулков. В Хольмгарде каждая улица была обнесена крепкой изгородью и населена в основном родственниками. Хрольв Гардский уверял, что в старые времена не только концы, но даже улицы с околотками представляли собой отдельные селения, окруженные валами и стенами. От них остались только бесконечные изгороди, на которые натыкался Харальд, пытаясь проехать к реке. Храни Путешественник научил его безошибочно находить дорогу в горах и лесах, но в городе Харальд плутал, как женщина, вышедшая за ворота усадьбы. Пять раз они поворачивали коней, упершись в глухую стену, и каждый раз натыкались на новое препятствие. Все дома были на одно лицо, а город казался бесконечным. Харальд чувствовал себя мухой, запутавшейся в паутине. Бесстрастный Халльдор изрек:
– Легче добраться до Гренландии.
Они обратились за помощью к славянским детям, бежавшим за ними и громко смеявшимся над чужеземцем. Двое оборванных отроков взяли его коня под уздцы и повели в нужном направлении. Очень скоро они вывели их к реке. Волхов был рядом, но без посторонней помощи они не нашли бы дороги.
По Великому мосту, который покоился на толстых дубовых сваях, вбитых в речное дно, они проехали на Софийскую сторону. Стража, охранявшая главные ворота, была предупреждена о приезде Харальда и пропустила его в крепость. Он взял коня под уздцы и повел его к храму Святой Софии. Вокруг храма теснилось несколько домов. В одном из них по повелению Ярицлейва учили грамоте детей. Харальд издали увидел две дюжины учеников, сидевших перед крыльцом. Все вышли на двор, прихватив с собой лавки. Ученики были разного возраста: одни совсем дети, другие – гладколицые отроки, но имелось и несколько великовозрастных, обросших бородками. У каждого на коленях лежал свиток бересты. Черноризец, высохший от постоянного умерщвления плоти, чертил посохом буквы на песке и составлял из них отдельные слога. Ученики выцарапывали эти слоги на бересте.
Когда Харальд подошел поближе, все повернулись к знатному чужеземцу и вскочили со своих мест, чтобы его разглядеть. Черноризец быстро навел порядок, нарушенный появлением гостя. Он пустил в ход посох, без разбора колотя по головам своих учеников, и заставил их вернуться на свои места. Учение возобновилось. Сидевшие на передних скамьях переписывали слоги на бересту. Прилежных учеников было немного. Отроки пихали друг друга локтями и шушукались, а великовозрастные лениво развалились на задних лавках и позевывали. Харальд скосил глаза и увидел, что беловолосый отрок, примостившийся на чурбане по соседству, вырезает на бересте всадника. Конь получился большим, а всадник – маленьким, с коротенькими ручками и непомерно длинными ногами, болтавшимися под брюхом коня. Пока отрок был занят рисованием, к нему тихо подкрался черноризец. Выхватив берестяной свиток, он раздраженно крикнул:
– Онуфрий! Опять человечков и лошадей рисовать! Тапереча не обессудь! Выдрать его как сидорову козу!
Великовозрастные ученики оживились. Они освободили лавку, разложили на ней Онуфрия и стащили с него холщовые порты, обнажив худой зад. Один из великовозрастных сел ему на ноги, другой – на голову. Третий, поплевав на руки, взялся за розги. Онуфрий тонко заголосил. Великовозрастные громко гоготали, ученики помладше испуганно крестились и молились, дабы избежать подобной участи. Когда порка закончилась, плачущий отрок встал и с трудом натянул порты. Черноризец наставительно произнес:
