Бернард Корнуэлл - Приключения Ричарда Шарпа. т2.
Человек десять (у кого штыки имелись) защёлкнули лезвия на стволах.
— Как только окажемся на песке, — продолжал Шарп, — сразу нападаем! Надо не дать ублюдкам выстрелить!
Слева от Шарпа океан усеивали лодки. Часть была спущена с «О’Хиггинса» и везла морских пехотинцев. Одну из них накрыло всплеском упавшего снаряда. Шарп невольно затаил дыхание и облегчённо перевёл дух, когда шлюпка, как ни в чём не бывало, рванулась сквозь опадающий столб воды вперёд.
Испанцы с пляжа не прекращали вести огонь. Им, как и артиллеристам, мешал целиться дым предыдущих выстрелов, но их офицер, вместо того, чтобы приказать им шагнуть к воде, понуждал стрелять чаще. Они палили по всем лодкам одновременно, широким полукругом, хотя могли бы добиться большего, расстреливая шлюпки по очереди. Почему они так поступали, сказать было трудно. Возможно, надеялись на ярость прибоя, который перевернёт лодки повстанцев, и со спасшимися можно будет расправиться штыками.
Солнце спряталось. Сгустились сумерки. Шарп привычно проверил, как выходит из ножен сабля. «О’Хиггинс» дал залп. Ядра, оставляя за собой дымные растянутые пружинки дыма, пролетели над макушками испанских пехотинцев и врезались в холм. Визгливо орали чайки. Вторая ракета пронзила небосвод. Для семафора уже было слишком темно, и командир форта Инглез, чтобы предупредить Вальдивию, не скупился на ракеты.
Кабрал не умолкал ни на минуту. Гребцы рвали мышцы, нажимая на вёсла, но вновь водоросли намотались на лопасти, и опять лодку закружило. На носу боец перегнулся через борт и стал остервенело рубить водоросли саблей. Пуля вонзилась в борт рядом с ним. Другая расщепила лопасть поднятого весла. Где-то слева Кокрейн подзуживал своих парней высадиться первыми. В сердцах Кабрал хватил кулаком по планширу. У ближнего к нему гребца сдали нервы. Он отшвырнул рукоять и закричал, что прибой перетопит их, как котят, что надо возвращаться. Лейтенант приставил к его шее саблю и пообещал, что пустит ему юшку, если тот не будет грести, и грести быстро! Тем временем вёсла очистили от помех, и лодка вновь заскользила вперёд. Кое-кто из гребцов недобро поглядывал на лейтенанта, но сабля в его руке ясно давала понять, что Кабрал шутить не намерен. Лодка взлетела на гребень очередной волны. Один из матросов выронил весло и свалился с пулей в затылке.
— За борт! — не растерялся Кабрал, — За борт его! Хуан — на его место! Живей! Греби!
И они гребли. Другая волна подняла шлюпку, понесла на себе и, разочарованно зашипев, оставила, чтобы покатиться дальше. Пушки форта били всё оглушительнее, мушкеты гремели всё ближе. Шарп уже слышал грохот обрушивающихся на песок пляжа водяных валов. Волна подбросила лодку, и перед стрелком предстала отмель с тёмной, затянутой дымом шеренгой солдат. Строй расцвёл яркими сполохами выстрелов, но звук пальбы потерялся в неистовом рёве прибоя. Кабрал, как заведённый, выкрикивал приказы. Рулевой чудом ухитрялся выравнивать лодку, правя на берег. Гребцы вложили все силы в последний рывок. Нос шлюпки заскрёб по песку. Кабрал скомандовал прыгать и вырвать испанским свиньям сердце, но лодка всё ещё двигалась, толкаемая неугомонными волнами.
Слева прибой опрокинул баркас, вытряхнув в воду людей, оружие и вёсла. Шарп почувствовал, что лодка остановилась, и прыгнул за борт, очутившись по колено в воде. Взмахнув саблей, он заорал:
— За мной!
Он знал, что сейчас главное — не дать испанцам опомниться. Хладнокровие подсказало бы превосходящим количественно пехотинцам простой путь к победе: встречать каждую причалившую посудину штыковым ударом. Шарп, однако, подозревал, что хладнокровия-то им как раз и не хватало. Иначе и быть не могло. Дьявол Кокрейн наслал на них с моря тучу демонов, какое уж тут хладнокровие?! Настал черёд подкрасить их страхи свежей кровушкой.
— Вперёд! — выкрикнул Шарп, устремляясь к испанцам. В сапогах хлюпала вода пополам с песком. Сзади бежали повстанцы.
Всё больше лодок приставали к отмели. Из них выбирались бойцы и, рыча да воя на разные лады, мчались к испанцам. Бледно сверкали лезвия абордажных пик, сабель и штыков. Какой-то здоровяк нёс корабельный топор, предназначенный для рубки оборванных снастей. Похожий на древнего викинга, детина на бегу крутил оружие над головой и издавал воинственный клич.
При виде этой мокрой встрёпанной оравы, выкатившейся из моря, подобно морским духам, испанцев оставила храбрость, и они дали дёру. Боже, думал Шарп, теперь ясно, как удавалось горстке пиратов столетиями безнаказанно грабить испанские колонии. Их отчаянная бесшабашность пугала испанцев гораздо сильнее их сабелек да мушкетов.
— Стройся! Стройся! — Кокрейн, рост и плечи которого не позволяли его ни с кем спутать, взлетел на гребень дюны, — Чёрт с ними, пусть бегут!
Бросившиеся было в погоню за вражеской пехотой повстанцы запнулись.
— Стройтесь! Майор Миллер, поспособствуйте!
Зарокотал барабан. Ему вторили флейты.
Объявился Харпер:
— Лихое дельце! — сокрушённо пожаловался он другу, не в силах сдерживать широкую довольную улыбку. Невзгоды последних недель были забыты.
Пушки форта напомнили о себе. Ядра пропахали в песке борозды, к счастью, никого не задев. Прибой играл брошенными лодками, выдёргивая из уключин вёсла, пока скудные команды обоих фрегатов, поставив фоки, уводили корабли в море, подальше от губительного артиллерийского огня.
— Сюда, ребята!
Собрав своё малочисленное воинство под прикрытие дюны к её подножию, Кокрейн прошёлся вдоль строя:
— Лестницы кто-нибудь додумался захватить, а?
Три сотни промокших до нитки взъерошенных бойцов молчали. В горячке каждый похватал оружие: ружья, пистолеты, клинки, пики, а о лестницах просто не вспомнили. Не до них было.
— А вы? Вы-то лестницу взяли?
Вопрос был обращён к Шарпу, и стрелок виновато развёл руками.
Кокрейн зло воткнул саблю в песок:
— Значит, всё. Приехали!
Звук канонады изменился. Глухой треск металлических картузов, пришедший на смену басовитому гулу вылетающих из стволов ядер, оповестил округу, что артиллеристы взялись за картечь. Орудия форта превратились в дробовики, выплёвывающие в сторону повстанцев рои мушкетных пуль. Свист картечи вынудил Кокрейна присесть:
— Ничего себе!
Он осторожно выглянул из-за дюны и чертыхнулся. Без лестниц соваться к высокому деревоземляному укреплению было бессмысленно, а делать это под градом картечи и вовсе самоубийственно. Кокрейн вновь выругался. Шарп отвлёк его от мрачных мыслей:
— Пушки только с фасада или сбоку тоже есть?
— Пушки стерегут море, сбоку что им стеречь?
— Отлично. Дайте мне людей, и я обойду форт с фланга.
Кокрейн оживился:
— Берите «правый борт»! (Бойцы с «Китти» были поделены на два отряда: «правый борт» и «левый борт»)
— Не давайте ублюдкам скучать! — предупредил шотландца Шарп, — Вопите, стреляйте, пусть знают, что вы здесь. А по команде бегом к форту.
Шарп повёл свой отряд вправо по отмели, прячась за дюнами. Пятьдесят человек, включая Харпера и Кабрала. Оставшиеся повстанцы подняли тарарам. Выйдя из пределов досягаемости артиллерии форта, Шарп направился вверх. Песок серебрился в лунном свете, словно снег. Ревел прибой.
— Боже, мы свихнулись. — бодро констатировал Харпер.
Шарп берёг дыхание. Трава, покрывавшая крутой склон, была жёсткой и скользкой. Поднимаясь, стрелок забирал вправо, подальше глаз испанцев. При известном везении всё внимание защитники сосредоточат на отмели; и им будет не до флангов. Что означали пущенные ракеты? Может, призывали подкрепления из других фортов? Картечь хороша лишь против врага, наступающего в плотных боевых порядках по открытой местности. Кокрейна на отмели среди дюн картечью не возьмёшь. Нужна пехота. К громыханию пушек с форта примешивалось тявканье мушкетов. Шарп на слух попытался прикинуть, сколько их. Получалось, сотни две. Три роты? Повстанцев двести пятьдесят, но у большей части подмочен порох, и ружья годятся лишь по башке гвоздить. Штыковая атака трёх рот регулярной пехоты — и прости-прощай, Кокрейн! Займёт штыковая от силы четверть часа. Пятнадцать минут, чтобы лишить чилийцев их героического адмирала, а, вместе с ним, вероятно, и флота. Вальдивия в безопасности, Кокрейна отвезут в Мадрид для публичного суда и казни, испанский флот блокирует республиканские порты и голодом заставит О’Хиггинса сдаться. Год-два, и всё Чили, возможно, с Перу вместе, вернётся под власть Фердинанда. Капитан-генерал Батиста пожнёт лавры победителя смутьянов (ведь его дурацкая стратегия полностью себя оправдает), а Блаз Вивар, если он всё ещё жив, умрёт. Кто бросит камень за какое-то убийство в человека, вернувшего королю его богоданные колонии? И вот смерть Вивара, триумф Батисты, унижение Кокрейна, победа Испании над бунтовщиками; вся эта длинная цепочка событий зависит от смелости трёх рот пехоты. Всего три роты пехотинцев могут заставить историю пойти иным путём. Забавно, усмехнулся Шарп, особенно, если учесть, что построение этих рот для атаки займёт всего пару минут.
