Наталья Дмитриева - Алхимики
— Я готов отдать последнюю рубашку, если это облегчит жизнь вам, дорогой друг, и мэтру Виллему. К счастью, Господь не требует от меня такой жертвы, хотя, поверьте, она была бы принесена с радостью… Я неспроста упомянул о покровителе. Есть особа, которую интересуют ваши дела — наши дела… Этот человек очень влиятелен. В его руках — большие средства, большие возможности. Он посвятил жизнь Божьему делу, и Господь направляет его… Сия персона, как никакая другая, сможет оценить то, чем вы владеете. Надо лишь показать ему… о, вам это ничего не будет стоить! Зато потом у вас будет все, все, чтобы завершить ваш великий труд: все условия, инструменты, любой материал… Я знаю, вам пришлось оставить Гейдельберг, чтобы избежать обвинения в колдовстве. Поверьте, под защитой моего покровителя вы будете в безопасности, лучшего и пожелать нельзя. О мэтре Виллеме позаботятся, он ни в чем не будет нуждаться…
Андреас стоял, как оглушенный. Речь Якоба доносилась до него, как будто издалека. Он был убежден, что все в ней — ложь, от первого до последнего слова, но, несмотря на это, она вызывала в нем мучительные, противоречивые чувства. Гнев и страх, вина и раскаяние боролись в его душе, но и они не могли заглушить призрака надежды, пустой и обманчивой, но притягательной, как всякий мираж. Мысленно Андреас обратился к учителю, прося совета, но все заслонил образ Ренье, огромный, как туча, с язвительной насмешкой на губах.
Против воли философ спросил:
— Что требуется от меня, мэтр Якоб?
— Немногое, совсем немногое… Вы и мэтр Виллем покинете этот город. Лучше будет вам перебраться в Мехелен, там намного спокойней. Я отправлюсь с вами и, как только представится случай, сведу вас с персоной, о которой шла речь. Что скажите?
Андреас сделал над собой усилие и вновь отстранился.
— Скажу, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой, — ответил он.
— О, не сомневайтесь! — воскликнул субдиакон, припадая к нему всем телом. — Разве мэтр Виллем не заслужил этих благ? Разве его ум, познания, его нрав, кроткий и богобоязненный, не достойны награды? А ваша преданность науке, господин Андреас, ваши страдания во имя нее — разве они не должны быть оплачены?
— Только Богу известно о моих страданиях, — угрюмо заметил Андреас. — И лишь от Него я жду награды.
— Amen, — благочестиво протянул субдиакон. — В вас душа ревностного христианина, это превосходно. Господь видит все, и через меня он посылает вам знак. Верьте мне, господин философ.
Его дыхание отдавало сладковатой гнилью испорченных зубов. Андреас внутренне содрогнулся и, наконец, нашел в себе силы отвернуться.
— Кто этот человек, о котором вы говорите? — спросил он.
— Влиятельная и очень щедрая особа. Философия, алхимия — дело, которому он посвятил свою жизнь. Подобно вашему учителю, он собирает знания по крупице и бережно хранит в своем сердце и своей лаборатории. Я поведал ему о вас, и он хочет узнать, чем располагает мэтр Виллем.
— Что от нас потребуется? — повторил Андреас.
Якоб ван Ауденарде прерывисто задышал ему в ухо.
— О, ничего особенного… Слышали вы об «Oculus philosophum»?
— «Оке философа»? Учитель упоминал о нем.
— Значит, эта вещь знакома мэтру Виллему?
— Да, вполне.
— А вам?
— Отчасти.
— Но вы видели ее? — задыхаясь, прошептал субдиакон. — Держали в руках?.. Читали?
— Читал ли я «Oculus philosophum»? — переспросил Андреас удивленно. — Нет. Разве вы не знаете…
— Не объясняйте ничего! — прервал его Якоб. — Не сейчас. Есть вещи, о которых достаточно лишь подумать, и мысль тотчас же обретает форму. Но послушайте: мой покровитель в этом весьма заинтересован. «Oculus philosophum» — квинтэссенция философской мысли, и он жаждет ее заполучить. Если она в ваших руках или ваш учитель знает, кто владеет ею, — скажите, и вас обоих вознаградят сверх меры.
Шум со стороны Намсестрат отвлек его, и он замолчал, тревожно поглядев в ту сторону.
— Но ведь «Oculus philosophum» никому не принадлежит, — произнес Андреас, — и не может принадлежать…
Глухой рокот накатывающей на берег волны вдруг прорвался грозным ревом сотен луженых глоток, и темная людская масса, вынырнув из мутных потоков дождя, распалась на отдельные части, точно витраж от удара о землю. Осколки превратились в людей, вооруженных, чем попало: большинство держало в руках палки и обломки грифельных досок, острых, как ножи.
И все орали:
— Веселись, братья! Потешим имперцев! Да здравствует День дурака!
— Святая Мария, матерь Божья, защити нас, — взмолился субдиакон. — Школяры взбесились!
А толпа уже заполонила Старый рынок и закупорила выходы к Большому рынку, ратуше и на соседние улицы. Еще одна, не столь многочисленная группа собралась у коллегии Святой Троицы. Вытянувшись в цепочку перед трактирами, школяры закричали:
— Действуй, братья! — и в окна трактиров полетели булыжники, палки и обломки досок.
Солдаты де Берга вываливались наружу, как ошпаренные. Многие тут же падали, потому что их не держали ноги, кто потрезвее, пытался удрать — но и тех, и других хватали, срывали с них одежду и голыми бросали в канавы. Оставшихся внутри забрасывали всем, что попадалось под руку.
Прижавшись к стене «Ученого и бутылки», Андреас слышал за ней звон бьющейся посуды, грохот переворачиваемых столов и решительный голос, отдающий команды. Рядом в ужасе трясся субдиакон.
— Во имя Господа, спасите нас! Впустите! — вдруг крикнул он и замолотил в дверь.
Блестящее острие пики, пробив затянутое пузырем окошко, едва не угодило ему в плечо. Субдиакон отшатнулся и вылетел под дождь. Он услышал, как кто-то громко окликает его, обернулся и увидел Ренье.
— Якоб ван Ауденарде! — прогремел пикардиец, приближаясь гигантскими шагами. — Готов ли ты предстать перед Творцом?
С невероятной для его рыхлого тела быстротой субдиакон подхватил полы сутаны и бросился улепетывать.
— Стой! Не уйдешь, крысиная морда! — крикнул Ренье, заставив беглеца припустить еще быстрее. Несмотря на это, пикардиец легко настиг бы его, если бы субдиакон, точно заяц, не метался из стороны в сторону. Вконец разъярившись, Ренье крутанул связку книг, которую до сих пор не выпустил из рук, и запустил ею в бегущего. Тяжелый снаряд ударил субдиакона в спину, а обитый медью угол «Тетрабиблоса» угодил в затылок. Якоб ван Ауденарде упал, и Ренье с Андреасом, подбежав к нему, увидели, что он не двигается и не дышит.
— Ты убил его, — сказал Андреас, глядя, как быстро набухает кровью ворот субдиаконской сутаны.
— Убил крысу, — тяжело дыша, ответил пикардиец. — Только ходила она на двух лапах и прятала хвост под подолом.
