Алексей Кирпичников - Сталинъюгенд
— Дело — за тобой? Сам и действуй. Если я тебе каждый раз задницу подтирать стану, то на кой хрен, спрашивается, мне такой нарком госбезопасности нужен?
После визита к шефу победное настроение Меркулова как рукой сняло — без могучего плеча оберчекиста оказалось значительно нервозней решать вопрос с продлением содержания мальчишек под стражей.
Вернувшись к себе, нарком связался с прокурором СССР:
— Приветствую, товарищ Горшенин.
— Здравствуйте, Всеволод Николаевич.
— Тут вот какой вопрос — у арестованных по делу Шахурина двухмесячный срок истекает. Надо продлить санкцию на содержание под стражей.
— С Верхами это согласовано, товарищ нарком?
— Тебе что, моего указания недостаточно?
— …Зачем же так, Всеволод Николаевич? Вполне достаточно. Только попрошу дать его в письменной форме.
— Хорошо. Завтра я пришлю распоряжение.
Закончив разговор, Меркулов подумал: «Вот собака. Лишь бы жопу свою нигде не подставить. Я тебе это запомню, прокурор хренов».
Так комиссар 1-го ранга замер в одиночестве, не решаясь сделать хотя бы шаг на минном поле под названием «Отчёт товарищу Сталину о ходе расследования "Уголовного дела № ___"».
Шлифовать новую пьесу ему почему-то пока расхотелось.
* * *Оставшись один, Берия принялся, теперь уже не спеша, обдумывать доклад Меркулова.
«…Конечно, Всеволод, скорее всего, прав — придёт время, и Иосиф назовет имя жертвы, но представить себе, что Сталин столь сложным образом выкапывает яму под наркома Шахурина просто невозможно. Неужели это капкан для Микояшки? Нет… маловероятно. Анастас сейчас полезен Хозяину — его время ещё не пришло. Тогда под кого?… Под госбезопасность?! Только этого не хватало. Она же висит на мне!… Или, о Боже!., не под меня ли?! Стоп, Лаврентий. Это уже полный абсурд. Ты-то здесь причём?!»
Вспотев от неприятных мыслей, Берия заставил себя успокоиться. Постепенно вернулось ощущение, доминировавшее раньше, и он решил, что чутьё его не обманывает — Сталин использует уголовное дело для какой-то очень хорошо завуалированной комбинации.
* * *Следствие подходило к концу. Влодзимирский считал, что вопрос подготовки обвиняемых к даче ложных показаний завершён. Не имея конкретной кандидатуры Сверху, он не видел необходимости усиливать давление на арестованных — каким-либо указанием с «небес» эта история рано или поздно закончится. Оставался не до конца проработанным вариант, когда «взрослого» потребуют добыть из «простых». На этот случай контуром очертили версию киномеханика Шахуриных. Собрав очередное оперативное совещание, начслед поручил Сазыкину в последний раз прокрутить эту тему с Бакулевым, поскольку его управляемость оставалась спорной.
— …Обвиняемый Бакулев, у нас было несколько бесед. Ты больше других видел, как Шахурин жил в семье. Давай еще раз попробуем проанализировать и понять, кто же завербовал Володю?
— Николай Степанович! Меня ведь уже расспрашивали про киномеханика с Николиной горы, и я всё рассказал.
— Тебе не надоело изворачиваться?
— Гражданин следователь, ни он при мне, ни Володя при нём, никогда ничего не обсуждали. Если между ними и было что-то, то я про это не знал.
— А когда мы тебе его признания покажем, что будешь делать?
— Говорить, что это неправда, не стану. Это же будут его признания.
— Хитёр ты, гражданин Бакулев, но нас не обхитришь. Понял?
— …Понял.
— Петя, мы обязаны знать абсолютно всё! Ты уже достаточно взрослый, и должен понимать, что это необходимо для безопасности государства — ведь преступник окопался в среде высших руководителей страны! Мы не только с киномехаником работаем. Сейчас начала вырисовываться другая, значительно более важная фигура из окружения вашего Шахурина. Этот человек его провоцировал на антисоветские поступки… и даже, скорее всего, враг — не киномеханик. Нам осталось кое-что проверить, и, может быть, мы вскоре предъявим вам признания шпиона. Вот видишь… как мы серьёзно работаем — всё сто раз выясняем, прежде чем кого-то обвинить! Поможешь?
— Помогу.
— Вот и хорошо. Теперь давай поговорим вот о чём: у нас есть сведения, что первыми затеяли подобную игру школьники на класс старше — там, где учился Вано Микоян. Напомни, кто туда входил?
— Ну, все играли… Владик Скрябин…
— Это племянник товарища Молотова?
— Да.
— Кто ещё?
— …Ил.
— Кто это, «Ил»?
— Володя Ильюшин, ещё Юра Кузнецов… Они играли в американскую армию, потому что много техники из США приходит, но скоро бросили — им надоело, наверное. А Шахурин подглядел и сказал: «Давайте, организуем в нашем классе тайное общество». Нам понравилось, потому что девчонки восхищались. Мы разыгрывали перед ними сценки: то двое понарошку начинали драку, а остальные бросались их разнимать, то давали им понять, что у нас организация, куда мы девочек не принимаем… А уже потом Володя ввёл протоколирование «общих собраний», но на самом деле они не собирались — мы по дороге домой обсуждали повестку дня, принимали её и потом расписывались под Володиными протоколами. Шахурин злился, когда видел, что остальные относятся к этому формально.
— Продолжай.
— Он со мной говорил, что организация должна жить, как маленькое государство — у всех звания, с армейским подчинением. Я сначала не возражал, но когда понял, что он восхищается немецкими, — решил создать другое общество, с нашими регалиями… Гражданин следователь, поймите, мы играли!
— Дальше.
— Короче, я стал шефом второй организации.
— Тайной?
— Она не такая уж «тайная». Нам это слово нравилось, но о ней многие знали.
— Кто?
— Одноклассники… и девочки тоже.
— Состав твоей организации?
— А почти тот же, что и в Шахуринской кроме самого Володи и Серго Микояна.
— Как это понять? Получается, остальные участвовали сразу в двух организациях?
— Ну да, просто у меня активными были Кирпичников и Барабанов, а у Шахурина они значились в конце списка, и наоборот.
— А как Шахурин на это реагировал?
— Злился. Потом обещал меня исключить из своего состава.
— Исключил?
— Нет. Но мне всё это уже приелось, и я прекратил собирать ребят.
— А протоколы вёл?
— Н-нет.
— Точно?
— Нет… не вёл.
— А обыска не боишься?
— Не боюсь.
— Все уничтожил, что ли?
— …
— Имей в виду — мы проверим!
— …
— А теперь выскажи свою точку зрения: почему Шахурин стрелял?
— Это очень сложно оценить. Я думаю так: все ребята играли или выполняли ритуал, чтобы не отличаться от других, а Володя полностью вошёл в образ… Он считал, что должен самоутвердиться. Любой ценой!
