Евгений Шалашов - Десятый самозванец
Подумав, он соединил куски могильной плиты в единое целое и вставил ее в забор. Отсюда ли она или откуда-то притащена — пусть будет. Авось кто-нибудь да когда-нибудь возьмет да и прочитает имя, да и задумается — а кто же это такой? На всякий случай, надпись он повернул в сторону сада соседа. Усман вполне мог знать латынь…
«Может, и к моей-то могилке кто придет да помянет! — подумалось вдруг чего-то Акундинову. Потом и взгрустнулось: — Вот только а будет ли могилка-то?»
Утешало лишь то, что потом, если верить старику Усману, что рассказывал о мусульманском рае, то будет ему всегда тридцать пять лет и будут его окружать прекрасные гурии и течь реки вина. При мысли о вине парень вдруг удивился. Точно, а ведь с тех пор, как он у турок, не брал в рот ни водки, ни вина, ни пива. Хотя бывали такие дни, когда хотелось не просто выпить, а упиться вусмерть. И ничего, не помер… А теперь даже и не вспоминал о хмельном.
«А кстати, что там за забором-то?» — подумал Тимофей, укладывая на место очередной камень. Не выдержав, пролез на ту сторону и оказался… Ну, не то чтобы в гареме, а в гаремном саду. Ну а что это еще могло быть, если там прогуливались особы женского пола?
Две особо аппетитные бабенки, что оказались рядышком, оторопело уставились на незнакомого мужчину.
— Ухожу, ухожу, — сказал Тимоха по-русски, прикладывая палец к губам и неспешно утекая на свою сторону, боясь, что бабы сейчас начнут орать.
Но дамочки не стали кричать и звать охрану — страшных гаремных евнухов. Они неспешно подошли к дыре и, оглядевшись по сторонам, начали разговор:
— Ты кто? Раб? — спросила та, что покруглее да пошустрее.
— Русский я, — честно признался Тимофей и добавил: — Мусульманин.
— Москаль? — с удивлением спросила вторая, та, что потоньше, но тоже ничего. Спросила, между тем, по-русски.
— А вы, девки, кто будете? — удивился Тимофей, разглядывая невесть откуда взявшуюся землячку и ее подружку. А девки-то, ух, хороши. Особенно когда из одежды только тонюсенькие шаровары да шелковые рубашонки, которые не столько укрывали, сколько подчеркивали все округлости фигур.
«Девки» переглянулись. Акундинов, догадавшись, что по-русски они не понимают, переспросил по-турецки.
— Я — Ксанка буду, дочь казака со Зборова, — смело сказала тоненькая. — А она, — кивнула на подружку, — Мариам будет, Машка по-нашему, из Персии. В этом саду — гаремлык наш.
— Меня Иваном зовут, — представился Акундинов. Немного подумал и добавил: — А можно Тимофеем называть.
— А, так, значит, ты и есть тот самый самозванец! — прыснула Ксанка. — А я-то думала, кто ж такой! Думала — старый да страшный, как ибис. А ты — ничего, — оценивающе посмотрела она на мужчину.
— Почему — самозванец? — обиделся Тимоха, забыв спросить, откуда ж девки о нем знают.
— Муж наш так сказал, мир ему, — вздохнула Мариам.
Тут до Тимофея постепенно стало доходить, чей именно это был гарем…
— Он у вас не визирем ли был? — спросил Акундинов, хотя знал ответ. Он даже представил себе расположение сераля, в котором жил до того, как отправили к Усману. Дом учителя располагался аккурат с обратной стороны дворца бывшего первого министра. Все сходилось… Ну, стало еще и понятно, почему же забор, коему было положено быть не меньше сажени в высоту, был в таком плачевном состоянии. Ну кто же в здравом уме решит, что уважаемый Усман-хаджа будет глазеть (не говоря уже о чем-нибудь другом!) на девок из гарема!
— А с вами-то теперь что будет? — жалостливо спросил он у девчат, так и представляя себе рынок рабов около Обгорелой колонны и покупателей, разглядывавших их достоинства.
— Иншалла! — отозвались обе девицы, закатывая глаза в небо. Потом Мариам сказала: — Скоро нас отправят в Румелию, в старое имение господина, мир ему.
— Будем там свой век доживать, — вздохнула Ксанка, которой до «доживания» было еще ой-ой сколько лет…
— Домой-то не хочется? — жалостливо спросил Тимофей.
— А что я там забыла? — злобно огрызнулась Ксанка. — Волам хвосты крутить да на прелой соломе детишек делать? Кому я там нужна? Батьке пьяному, что меня татарам продал? Я уже десять лет тут. Язык и тот забыла. Или как мать у Машки — ткать ковры, пока не ослепнешь? Нет уж, — повела она плечиком, слегка обнажая его, — лучше уж тут, в сытости да в тепле… Хотя, — опять вздохнула девка, — без мужчины скучно. Раньше, пока был жив господин, хоть иногда, да выпадало, а теперь…
— И Рашид старается плохо! — с обидой сказала Мариам.
— Рашид?
— Ну, евнух наш, — пояснила Ксанка недотепе.
— А, что, евнух может стараться? Каким местом? — удивился Тимофей. — Так он же вроде бы и не мужчина вовсе…
— А язык-то у него на что? — озадаченно посмотрела Ксанка на странного русского. — А иначе зачем и евнухи нужны? Полы подметать?
— Так, он, стало быть, баб в гаремах языком ублажает! — присвистнул Тимофей. — Вот так да! А я-то думал, что евнухи вам прислуживают да охраняют…
— Ну, евнухи, они — разные… — пристально посмотрела Ксанка на мужика, проводя ладонью между собственных ног, и многозначительно облизнула красным язычком красивые губки.
Тимоха, который уже с месяц изнывал без женской ласки, понял намек сразу. Оглядевшись (не видно ли Усмана или Селима?), предложил:
— А что, девчата, может, нам с вами и… — не договорив, показал на укромное местечко между камнями и старой яблоней.
— Давай! — толкнула Ксанка подружку. — Ты первая, а я покараулю…
Персиянка немножечко поколебалась, но потом, подобрав рубашонку, смело полезла в проем. Там, спешно освобождаясь от шаровар и даже не давая Тимохе опомниться, крепко поцеловала его в губы. Потом рука девушки залезла в шаровары парня и завладела его недавно зажившим «другом». Обалдевший от натиска Тимофей (это тебе не снулая рабыня!), тиская и поглаживая девку, обнаружил, что между ее ног нет привычной бабьей мохнатости, а только нежная гладкая кожа. Это и испугало, и еще больше раззадорило парня. Мариам, приговаривая что-то на незнакомом языке, жестами показала, что лечь должен он. Добившись своего, она устроилась верхом на Тимофее и принялась вытворять такое, что парень забыл обо всем…
Наблюдавшая за садом Ксанка не упускала из виду и парочку, сопровождая каждое движение подруги завистливым вздохом. Затем, мужественно дождавшись, пока подружка в последний раз не изогнется дугой и не начнет устало обвисать на животе Тимофея, ринулась вперед, согнав Мариам.
— Давай-ка ты теперь смотри! — приказала она подруге, которая, обессилев, полусидела на земле.
Мариам не сразу, но все-таки поднялась и полезла обратно, на свою половину сада. Ксанка изо всех сил пыталась «воскресить» утомленного мужчину. Не сразу, но получилось. Все-таки девушки из гарема, которых мужья нечасто удостаивают визитом, умеют получить многое и от одной ночи…
