Юрий Черняков - На безымянной высоте
— Пробуем, — сопел, сощурившись, Иван. — Осколок вон или пуля посек провода… Чем бы только их соединить…
Он послюнявил пальцы, соединил ими оборванные проводки.
— Ага. Вроде зашумело.
Майор Иноземцев не вылезал из блиндажа связи и непрерывно, папироса за папиросой, курил. Наблюдение за обстановкой сейчас вели другие офицеры…
— Ну что у Малютина? — кричал он им через дверь. — Вам видно? Ведут там огонь или не ведут?
— Нет, товарищ майор… Разрывы какие-то были на склоне, потом затихло.
— Или немцы отошли, или…
Катя, побледнев, поднялась из-за стола, и к ней бросилась Ася, желая ее увести, но Катя вырвалась.
— Вы… вы это специально… Я знаю, вы специально послали его, их всех туда! — крикнула Катя Иноземцеву. — А сами здесь, за их спинами!
— Прекратить истерику! — Иноземцев ударил кулаком по столу.
— «Астра»! — вдруг зазвучала рация, и Катя оборвала крик, прижала ладонь к губам, потом опрометью бросилась к радиостанции. Но ее уже опередил майор Иноземцев, сам приникший к наушникам. — «Астра»! Боеприпасы у нас на исходе, немедленно открывайте огонь по нашим позициям, — донесся далекий голос Малютина. — Немцы уже здесь, совсем рядом… Повторяю: открывайте огонь по нашим позициям!
Сразу донеслись далекие взрывы, и офицеры снова приникли к биноклям. Иноземцев кинулся к наблюдателям.
— Это дивизионная артиллерия полковника Анисимова перенесла огонь на передовые позиции противника на участке нашего полка! — возбужденно рапортовал наблюдатель у артиллерийского дальномера. — Ну наконец-то… И кучно, точно бьет!
Майор Иноземцев швырнул папиросу на землю и теперь сам, отодвинув докладывавшего офицера, приник к дальномеру.
— Эх, Катя, Катя… Ничего ты не понимаешь… — бормотал он, наблюдая за происходящим. Потом оторвался от дальномера, поднял голову: — Так! Передавай Малютину: пусть врукопашную, пусть зубами их рвет, но держится! А я по своим не стреляю!
И выбежал из блиндажа связи:
— Слушайте приказ! Все на передовую! Все штабные, ездовые, инвалиды и калеки, кто может носить оружие!
Снова вернулся к себе, достал из стола свои награды, прикрепил к гимнастерке. Задумчиво посмотрел на себя в зеркало, снова налил полный стакан водки и залпом выпил.
А на передовой противник вел непрерывный пулеметный и минометный огонь. Среди немецких позиций рвались наши снаряды… Цепи нашей пехоты по-прежнему лежали, не в силах поднять головы. Иноземцев, выбравшийся в боевые порядки, подполз к офицерам:
— Ну что, Самсонов, что опять! Уже и Анисимов тебе помогает, а ты все на том же месте!
— Артиллеристы бьют по площадям… А там у немцев бронированные дзоты, — оправдывался Самсонов.
— Так чего ж ты ждешь! — взревел Иноземцев. — Там Малютина убивают! Выкатывай орудия на прямую наводку! ч
И осекся, увидев наконец сам перевернутые пушки и погибших артиллеристов рядом с ними. Последние его фразы услышала Оля. Она только что подъехала на полуторке, которая должна была ее доставить обратно в штаб корпуса.
— Товарищ майор! — окликнула она Иноземцева. Иноземцев едва расслышал ее голос, обернулся и закричал, увидев ее с винтовкой Никодимова в руках:
— Черт! Почему вы еще здесь! Почему не выполняете приказ! Сейчас же в тыл!
— Я никуда не уйду! — твердо сказала Оля и выпрыгнула из кузова. — Прикажите отвлечь их огнем, и я постараюсь подавить эти дзоты, ликвидировав пулеметчиков.
Секунду, не больше, он недоверчиво смотрел на нее, что-то начиная понимать, и у него вспыхнула надежда.
— Чем черт не шутит… Понимаешь, там на высоте сейчас Малютин со своими ребятами… Их там сейчас убивают, если уже не убили, понимаешь?
— Я это знаю, товарищ майор… А Коля Малахов тоже там?
— Вся надежда на твоего Колю… Не имею я тебе права приказывать, но сама понимаешь…
Она кивнула, вытащила свою винтовку из чехла, выбралась из окопа и быстро поползла под огнем в сторону нейтральной полосы.
Она ползла среди трупов — русских и немцев. Вот хорошее место для стрельбы, но тут полегли одни наши. Она не остановилась. Наконец выбрала удобную позицию за трупом толстого, усатого немца, возможно фельдфебеля. Не сразу, но увидела в прицеле темную амбразуру немецкого дзота. И ствол немецкого пулемета, который, ходя из стороны в сторону, изрыгал огонь. Она навела прицел чуть выше ствола и стала выжидать… И когда огонь стал бить не в сторону, а прямо в ее направлении, выстрелила по невидимой голове немецкого пулеметчика. Пулемет тут же смолк, будто захлебнулся.
И казалось, все на минуту замерло и все остановились…
— Передай Анисимову, чтоб прекратил огонь! — опомнился и закричал в телефонную трубку, взятую у Самсонова, майор Иноземцев.
И, не дожидаясь прекращения артогня, вскочил во весь рост, размахивая пистолетом:
— За мной! Ур-ра!
— Ур-ра! — донеслось до Оли от наших позиций, и уже поднялась пехота, и во главе ее, как в гражданскую, бежал командир полка майор Иноземцев, за ним офицеры, в том числе подполковник Нефедов и капитан Шульгин — все с автоматами.
И Оля тоже вскочила, что-то радостно закричала… Но тут же открыл огонь другой дзот, который она не видела. Она почувствовала жгучий, болезненный удар в правое плечо и плашмя упала, зажимая рану рукой…
В глазах стояла мутно-красная пелена, но она продолжала нащупывать перекрестьем прицела темную амбразуру второго дзота, уперев приклад винтовки прежнего полкового снайпера Павла Никодимова в раненое плечо и почему-то не чувствуя боли.
Вокруг нее вспорхнули, словно стаи воробьев, фонтанчики пыли, выбитые новой пулеметной очередью. Оля замерла, затаив дыхание, припав к земле. Пусть думают, что она погибла… Но она знала, она чувствовала это: ее выстрела, как нового чуда, ждут залегшие цепи солдат, готовых к новому броску.
И она выстрелила — и тут же вскрикнула от нестерпимой боли в раненом правом плече, куда пришлась отдача, и потеряла сознание, откинувшись на спину, и так и осталась лежать с широко раскрытыми глазами.
Пехота теперь бежала мимо, не останавливаясь и не оглядываясь, а с прифронтовой рокады уже мчались к передовой Четырнадцатого полка тяжелые «ИС-2». Они разворачивались, переваливали через немецкие окопы и двигались все дальше, в сторону высоты восемьдесят девять.
Раненный в голень Иноземцев ковылял, опершись на плечо санитарки, и вглядывался в тела, узнавая погибших и раненых солдат и офицеров своего полка. Наконец он увидел лежащую в луже крови Олю Позднееву, остановился и склонился над ней, опустившись на колено здоровой ноги. После чего приподнял ей голову. Она застонала, приоткрыла глаза, увидела его, но не сразу узнала: еще никогда он не выглядел таким растерянным.
