Поль Махалин - Крестник Арамиса
— Посмотрите, Франсинетта, кто там, — сказала герцогиня Бургундская одной из своих горничных, прикалывавших вуаль новобрачной.
Мадемуазель Франсинетта вернулась через минуту:
— Мадам, пришел человек от господина де Жюссака.
— О, пригласите, пригласите, — вскричала Вивиана. И тотчас же, спохватилась и посмотрела на принцессу: — Если, конечно, ваше высочество позволит…
— Наше высочество здесь не повелевает сегодня, — весело сказала ее госпожа. — Не ты ли сейчас наша королева, самая красивая и счастливая в этом доме?
Камеристка ввела маленького человечка, черного и сморщенного, как чернослив, чьи поклоны напоминали кувырки.
— Вы служите господину де Жюссаку? — спросила его Вивиана.
— Да, мадам, — ответил гомункулус, пытаясь придать пристойное выражение своей злой и хитрой физиономии.
— Давно ли?
— С тех пор как вернулся из Испании, где служил господину де Вандому. — И, подавая ей шкатулку, произнес: — Мадам, господин барон поручил мне передать вам эту вещь и предупредить, что подарок всего на несколько минут предшествует ему самому.
Затем, не мешкая ни секунды, ретировался к двери и ловко улизнул с теми же причудливыми поклонами.
— Вот уж поистине слуга, которого трудно назвать привлекательным, — обратилась мадам де Лавриер к мадемуазель де Шавиньи.
— Да уж, прямо скажем, — ответила та смеясь, — как по пословице: Каков хозяин, таков и слуга.
Вивиана между тем раскрыла сандаловую шкатулку, обитую внутри белым атласом. В ней лежал большой букет подснежников.
— Ах, какой букет!.. Мой свадебный букет!.. — радостно воскликнула молодая женщина.
Вивиана вставила букет за пояс. Но герцогиня Бургундская сказала:
— Подожди, подожди, моя дорогая. Я не переживу, если господин де Жюссак захватит мои привилегии… Дополни-ка свой наряд вот этими цветами… Право, они ничуть не хуже! — И она позвала гувернантку:
— Франсинетта, розы!
Камеристка принесла охапку великолепных белых роз, которые, словно пояс, скрепляли превосходной работы браслет из драгоценных камней.
Герцогиня вложила цветы в руки Вивианы.
— Я хочу, — продолжала она, — чтобы они украшали тебя сегодня. Сохрани этот подарок на память о подруге, которая любит тебя нежно и преданно… — Она привлекла к себе прекрасную невесту и прошептала, целуя: — В память об услуге, которую ты мне оказала когда-то… Я не забыла улицу Сен-Медерик… И если это будет зависеть только от меня, я сделаю все, чтобы ты была счастлива.
— Мадам, о мадам, как вы добры! — воскликнула Вивиана.
Глаза его были полны слез, щеки стали белее нежных роз, трепетавших в ее руках. Она была так счастлива и в порыве радости не заметила, как букет подснежников выскользнул из-за пояса и упал на ковер.
Мадемуазель Франсинетта подняла его.
— Дайте их мне! — сказала герцогиня. — Ах, как свежи!
Она с наслаждением вдыхала их аромат.
Потом положила букет за корсаж, чем, по всеобщему утверждению, оказала слишком большую честь для столь скромных цветочков.
Между тем объявили о Данжо. Этот дворянин из свиты принцессы предупредил ее, что в залах уже собрались приглашенные, многочисленная и блистательная публика, прибыл господин дю Мэн и экипажи короля замечены на высотах Сен-Клу.
— Ты готова, милая? — спросила герцогиня Бургундская Вивиану.
Невеста, улыбаясь, кивнула. И все поднялись и отправились в зал.
Во Франции и главным образом в Париже каждый день и чуть ли не каждую минуту существует своя натянутая струна, и если ее случайно задеть, то она заставляет звучать публичное любопытство. Этой струной может быть мужчина или женщина, событие или вещь. В то время такой струной были победа и победители у Вила-Висозы. Элион прославился как герой, судите сами, стал ли барон объектом внимания и всеобщих симпатий.
В Париже, конечно же, народ охотно воздал господину де Жюссаку высшие почести. В Медоне придворные мужи удовлетворились надоедливыми комплиментами, предупредительностью и вопросами, а дамы строили ему глазки и завидовали Вивиане де Шато-Лансон, которая, сперва вышла замуж за прекрасного Нанжи, а теперь собиралась обвенчаться с героем, пользующимся всеобщей любовью и восхищением.
Что касается герцога д’Аламеды, то король не упускал ни малейшей возможности выразить ему признательность и почтение. Мадам де Ментенон, чтобы понравиться Арамису, расточала притворные ласки и прохладно выражала восторг, а герцог дю Мэн и граф Тулузский, как и герцоги Бургундский и Орлеанский, соперничали между собой в сердечности к нему. Вообразите, с каким восторгом все это выслушивалось и подхватывалось толпой, как взлелеян и обласкан он был!.. Казалось, все только и ждали благоприятного момента, чтобы выказать ему свое восхищение. Бывший мушкетер принимал все это с достоинством, но скептически.
Элион же не скрывал своего упоения. Но в данный момент он желал только одного: появления той, которая должна была стать его супругой, и всем остальным отвечал невпопад, не спуская жадного взора с двери.
Господин дю Мэн сразу же бросил настороженный взгляд на герцога д’ Аламеду, который тихо беседовал с господином де ла Рейни.
— Итак, — спрашивал экс-мушкетер, — эта женщина из Мадрида с преступными намерениями, о которой я вам сообщал, осмелилась вернуться в Париж после того, что совершила в лагере генерала де Вандома? Да еще открыла лавочку колдовских снадобий на улице Деревянной Шпаги! Одна вывеска чего стоит! И как эта дама еще не в Шатле?
Генерал-лейтенант, казалось, смутился.
— Господи! — ответил он. — Кажется, эта мерзавка имеет могучих покровителей. Боюсь, не мадам ли это Ментенон и господин дю Мэн? Если верить моим агентам, маркиза и граф нередко навещают ее.
Герцог подошел к беседующим.
Те поднялись, чтобы его приветствовать.
— Простите, что помешал, господа, — сказал он благодушно. — Вы заняты беседой…
— Да, сударь, мы с господином де ла Рейни говорили о дочери Бренвилье… — ответил Арамис прямо.
Господин дю Мэн сделал вид, что крайне удивлен.
— О дочери Бренвилье?! По правде сказать, я не знал, что эта бестия — подходящий предмет для разговора.
Бывший мушкетер, глядя ему прямо в глаза, сказал:
— У дочери Бренвилье, говорят, на улице Деревянной Шпаги бывает множество людей знатного происхождения…
Но бывший ученик вдовы Скаррона был явно не из тех, кого можно застать врасплох. Он притворился весьма удивленным.
— Улица Деревянной Шпаги, говорите вы? Мы с мадам де Ментенон ходили вчера посоветоваться с ворожеей, которая живет там… Ради любопытства и от безделья, право… Гадалка раскинула карты, и мы узнали множество интересных вещей… — И добавил, пристально глядя на собеседника: — Между прочим, и то, что выступившие против нас достигнут успеха только ценой собственной жизни. — Затем непринужденным тоном закончил: — Дьявольщина! Нас, оказывается, подозревают в связях с потомством знаменитой отравительницы!
