Габриель Ферри - Обитатель лесов
С этими словами Хозе направил шаги к загороди, отделявшей его от Кучильо, в то время как бандит не замечал ничего происходящего окрест. Его судорожно напрягшиеся пальцы рыли песок, очищая золото от ила.
— Сеньор Кучильо! Мне хотелось бы сказать вам одно ласковое словечко, — крикнул Хозе, раздвигая ветви хлопчатобумажных ветвей. — Эй, сеньор Кучильо!
Но Кучильо ничего не слышал.
Только на третий зов он обернулся и показал Хозе свое разгоряченное работой лицо. Кучу собранного золота он поспешно прикрыл краем плаща, но она была слишком велика, чтобы скрыть ее от чужих глаз.
Хозе объяснил ему, что никто не тронет его золота, и сумел под предлогом некоего важного известия выманить на вершину холма. Там трое охотников уселись вокруг Кучильо. Бандит с тревогой глядел на серьезные лица тех, гнева которых по многим причинам он должен был опасаться. Невольно к нему вернулись его прежние опасения. Тем не менее он старался сохранить самонадеянный вид.
Фабиан медленно поднялся с места, при этом Кучильо вздрогнул.
— Кучильо, — сказал Фабиан, — без вашей помощи я умер бы от жажды, и вы оказали мне услугу, за что я вам благодарен. Я простил удар кинжалом, который вы нанесли мне на гациенде дель-Венадо. Я простил вам новые попытки злодеяний, сделанные вами вблизи Сальто-де-Агуа. Я вам простил выстрел, сделать который с вершины этой пирамиды могли только вы и который был предназначен скорей всего мне, но я простил бы вам все покушения на мою жизнь, которую вы мне сами спасли, однако одного я вам не могу простить — убийства Марка Арелланоса, за которого я поклялся отомстить.
Смертельная бледность исказила лицо разбойника. Он не мог долее заблуждаться относительно ожидающей его судьбы. Повязка мгновенно спала с его глаз, и надежды, которыми он сам себя обманул, сменились трезвой действительностью.
— Марка Арелланоса? — произнес он, заикаясь. — Кто вам это сказал? Я не убивал его. Ложь!
Фабиан горько усмехнулся.
— Кто говорит пастуху, — сказал он, — где пещера ягуара? Кто говорит вакеро, куда бежала преследуемая им лошадь? Кто указывает индейцу неприятеля, которого он ищет? Кто указывает злоумышленнику золото, скрываемое Господом? Только поверхность озера не сохраняет следов птицы, пролетевшей над нею! Но почва, травы, мох — все удерживает для наших взоров следы ягуара, лошади, индейца; я думаю, это вам так же известно, как и мне.
— Я не убивал Арелланоса, — повторил разбойник.
— Говорю вам, вы убили его! Вы убили его, сидя за общим очагом; вы бросили его тело в реку. Земля мне рассказала обо всем, начиная с хромоты вашей лошади и до раны, которую вы получили в ногу во время борьбы.
— Пощадите, пощадите, сеньор Тибурцио! — воскликнул Кучильо, пораженный неожиданным открытием происшествий, свидетелем которых мог быть только Бог. — Возьмите все золото, данное вами мне, но пощадите мою жизнь, и в благодарность за это я убью всех ваших врагов… Всегда, везде… по мановению вашей руки я буду убивать каждого… даром… даже моего отца, если вы прикажете, только… умоляю вас, во имя Всемогущего Творца, солнце которого озаряет нас… Только пощадите мою жизнь, пощадите меня! — продолжал он, подползая на коленях к Фабиану.
— Арелланос умолял вас о пощаде, но вняли ли вы его мольбам? — спросил Фабиан, отворачиваясь.
— Я убил его только для того, чтобы одному завладеть этим золотом, а теперь я отдаю это золото за мою жизнь, чего же хотите еще? — продолжал он, вырываясь из рук Хозе, который не давал ему целовать ноги Фабиана.
С искаженным от страха лицом, с белой пеной на губах, с глазами навыкате разбойник продолжал умолять сохранить ему жизнь, стараясь подползти к Фабиану.
Он почти добрался до края пропасти. За его спиной вода, пенясь, низвергалась в пучину.
— Пощадите, пощадите! — повторял он. — Заклинаю вас именем вашей матери!
— Что?! — воскликнул Фабиан, бросаясь к Кучильо, но слова замерли на его губах.
Хозе толчком ноги сбросил Кучильо в пропасть.
— Что вы сделали, Хозе? — крикнул Фабиан.
— Злодей не стоил ни веревки, ни заряда пороха, — сплюнул охотник.
Фабиан нагнулся, посмотрел в пропасть и с ужасом отступил назад.
На ветках кустарника, грозивших ежеминутно сломаться под тяжестью, висел над пропастью Кучильо, воя от страха.
— Помогите мне! Помогите мне! — кричал он. — Если в вас есть человеческая душа!
Три приятеля молча смотрели друг на друга, каждый отирал пот, покрывавший лоб.
Краткое молчание последовало за этими мольбами Кучильо. Ужас лишил его голоса и рассудка. Ужасный хохот коснулся слуха трех охотников.
— Ха… ха!.. — кричал злодей. — Отчего сверкают так глаза дона Эстевана?.. Зачем так не в меру блестит этот слиток золота?.. Ха! Я понимаю… дон Эстеван… его глаза… Ха!.. Ха!..
Наконец пропасть огласилась ужасным криком. Кучильо сорвался со скалы и упал в озеро, образуемое водопадом.
Глава XXVII
Между тем тени, отбрасываемые горами, незаметно удлинялись и сдвигались к востоку.
Тьма росла по мере удаления солнца к закату и наконец легла на равнину. До ночи оставалось несколько часов, тишина и мрак должны были объять вскоре саванну.
Оставалось исполнить еще одну малость: нужно было похоронить дона Антонио де Медиана сообразно его чину.
Хозе и канадский охотник взялись за это дело. Дона Антонио перенесли на руках на вершину пирамиды, где он и нашел себе последний приют в могиле индейского вождя. Суеверные страхи, охранявшие это место, должны были послужить ему последней защитой от индейцев, а камни, прикрывавшие его, защитить от хищных птиц и зверей.
— Как часто, — сказал канадский охотник, — с тех пор, как начал носить оружие, приходилось мне переживать такие скорбные минуты, в которые невольно начинаешь перечислять умерших, близких.
Хозе, менее впечатлительный, нежели два его товарища, по временам с беспокойством осматривал горизонт.
— Мне думается, — сказал он, — что мы сделаем большую глупость, если останемся на ночь.
— Почему? Где мы можем найти более надежное место, чем на этой высоте? — спросил канадец.
— Мы упустили двух негодяев, ненависть которых может нам сильно насолить.
— Как, эти трусы? Разве ты забыл, как один из этих негодяев свалился в ту же пропасть, в которую ты теперь препроводил за ним Кучильо?
— Я долго буду помнить раздирающий душу вопль этого несчастного, — сказал Хозе, — но другой негодяй вернется в лагерь, и, может статься, еще сегодня человек шестьдесят ударят на нас с тыла.
