Александр Дюма - Графиня де Монсоро. Том 2
Герцог поморщился.
– А кроме того, – продолжал Бюсси, – подсчитайте ваши возможности, монсеньер, проверьте чресла свои, как говорится в Библии: есть у вас сто тысяч солдат, десять миллионов ливров, союзники за границей и, наконец, желаете ли вы пойти против вашего сеньора?
– Мой сеньор не стесняется идти против меня, – заявил герцог.
– А! С этой стороны вы правы. Тогда откройте свои намерения, заставьте возложить на вашу голову корону и присвойте себе титул короля Франции. Я ничего лучшего и не желаю, как видеть ваше возвышение! Ведь, если возвыситесь вы, с вами вместе возвышусь и я.
– Кто тебе сказал, что я хочу быть королем Франции? – с досадой возразил ему герцог. – Ты берешься решать вопросы, которые я никогда никому не предлагал решать, даже самому себе.
– В таком случае все ясно, монсеньер. Нам больше не о чем спорить, раз мы согласны в главном.
– Согласны?
– Так, по крайней мере, мне кажется. Пусть вам дадут роту гвардейцев и пятьсот тысяч ливров. Прежде чем подписать мир, потребуйте еще субсидию для Анжу, на случай войны. Получив субсидию, вы отложите ее про запас, это ни к чему не обязывает. Таким образом, у нас будут солдаты, деньги, сила, и мы сможем достигнуть.., бог знает чего!
– Но как только я попаду в Париж, как только они вернут меня, как только я снова окажусь у них в руках, они надо мной надсмеются, – сказал герцог.
– Полноте, монсеньер, вы сами в это не верите. Надсмеются над вами? Разве вы не слышали, что предлагает королева-мать?
– Она мне очень много предложила.
– Я понимаю, это вас и беспокоит?
– Да.
– Но среди прочего она предложила вам роту гвардейцев и даже под командованием Бюсси, если вы пожелаете.
– Да, она это предложила.
– Ну так вот, соглашайтесь, говорю вам: назначьте капитаном Бюсси, лейтенантами Антрагэ и Ливаро, а Рибейрака – знаменщиком. Предоставьте нам четверым сформировать эту роту по нашему разумению, и когда вы пойдете с таким эскортом, то увидите, отважится ли кто-нибудь, пусть даже сам король, посмеяться над вами или не поприветствовать вас.
– По чести, – сказал герцог, – я полагаю, ты прав, Бюсси. Я над этим подумаю.
– Подумайте, монсеньер.
– Да, но что ты читал так прилежно, когда я вошел?
– А! Простите, я совсем забыл, – письмо.
– Письмо?
– Которое для вас представляет еще больший интерес, чем для меня. Почему я вам его сразу не показал? Где была моя голова, черт возьми?
– Какая-нибудь большая новость?
– О, бог мой, да, и даже печальная новость: граф Монсоро умер.
– Как вы сказали? – воскликнул герцог и вздрогнул от удивления. Не спускавшему с него глаз Бюсси показалось, что за этим удивлением промелькнула странная радость.
– Умер, монсеньер.
– Умер граф Монсоро?
– Ах, боже мой, да! Разве мы все не смертны?
– Разумеется, но никто не умирает так вдруг, – Когда как. А если вас убивают?
– Так его убили?
– Кажется, да.
– Кто?
– Сен-Люк, с которым он поссорился.
– А! Милый Сен-Люк, – воскликнул герцог.
– Вот как! – сказал Бюсси. – А я и не знал, что вы с ним такие закадычные друзья, с этим милым Сен-Люком.
– Он из друзей моего брата, – сказал герцог, – а с той минуты, как мы с братом заключаем мир, его друзья становятся моими друзьями.
– Что ж, монсеньер, в добрый час, рад вас видеть в подобном расположении духа.
– А ты уверен?., – – Проклятие! Это верней верного. Вот письмо от Сен-Люка, который сообщает мне о его смерти, а так как я, подобно вам, недоверчив, то послал моего хирурга Реми засвидетельствовать факт и принести мои соболезнования старому барону.
– Умер! Монсоро умер! – повторил герцог Анжуйский. – Умер сам по себе!
Эти слова вырвались у него так же, как прежде вырвались слова «милый Сен-Люк». И в тех и в других было пугающее простодушие.
– Он умер не сам по себе, – возразил Бюсси, – ведь его убил Сен-Люк.
– О! Понятно! – сказал герцог.
– Быть может, вы поручали кому-то другому убить его, монсеньер?
– Нет, даю слово, нет, а ты?
– О! Монсеньер, я же не принц, чтобы поручать такого рода дела другим, я вынужден сам этим заниматься.
– Ах, Монсоро, Монсоро, – произнес принц со своей ужасной улыбкой.
– О, монсеньер! Можно подумать, что вы питали неприязнь к бедняге графу.
– Нет, это ты питал к нему неприязнь.
– Что касается меня, то оно и понятно, – сказал Бюсси, невольно покраснев. – Разве не по его вине я был однажды жестоко унижен вашим высочеством?
– Ты все еще об этом вспоминаешь?
– О, бог мой, нет, монсеньер, вы прекрасно это знаете. Но вы? Вам он был слугой, другом, преданным рабом.
– Хорошо, хорошо, – сказал принц, прерывая разговор, который становился для него затруднительным, – прикажите седлать лошадей, Бюсси.
– Седлать лошадей, зачем?
– Затем, чтобы отправиться в Меридор. Я хочу принести мои соболезнования госпоже Диане. К тому же я давно собирался навестить Меридорский замок и сам не понимаю, как до сих пор не сделал этого. Больше откладывать я не буду. Дьявольщина! Не знаю почему, но сегодня я расположен к соболезнованиям.
«По чести, – сказал себе Бюсси, – сейчас, когда Монсоро мертв и когда я не боюсь больше, что он продаст свою жену герцогу, какое может иметь для меня значение, если герцог ее и увидит. Коли он станет ей докучать, я прекрасно смогу ее защитить. Что ж, раз нам предлагают возможность увидеться с Дианой, воспользуемся случаем».
И он вышел распорядиться насчет лошадей. Спустя четверть часа, пока Екатерина спала или притворялась спящей, чтобы прийти в себя после утомительного путешествия, принц, Бюсси и десять дворян, на великолепных конях, направлялись к Меридору в том радостном настроении, которое всегда порождают как у людей, так и у лошадей прекрасная погода, цветущие луга и молодость.
При виде этой блестящей кавалькады привратник Меридорского замка подошел к краю рва и спросил, кто приехал.
– Герцог Анжуйский! – крикнул принц. Привратник тотчас схватил рог и затрубил сигнал, на звуки которого к подъемному мосту сбежалась вся челядь.
Тотчас же поднялась суета в комнатах, коридорах и на лестницах. Открылись окна башенок, послышался лязг железа по камню плит, и на пороге дома показался старый барон с ключами от замка в руке.
– Просто невероятно, как мало тут печалятся о Монсоро, – сказал герцог. – Погляди, Бюсси, какие у всех этих людей обычные лица.
На крыльцо дома вышла женщина.
