Вальтер Скотт - Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 14
— Нет, Джулиан, — отвечала Алиса, — это вы ошибочно судите о силе и намерениях моего отца, а также преувеличиваете свою способность сопротивляться. Я молода, но обстоятельства научили меня размышлять и судить о характере близких мне людей. Религиозные и политические мнения отца для него дороже жизни, которую он ценит лишь как средство им служить. Эти мнения, почти не изменяясь, сопровождают его всю жизнь. Некогда они способствовали его процветанию, но позже перестали соответствовать духу времени, и ему пришлось за них пострадать. Мнения эти составляют не просто часть, а самую драгоценную часть его существования. Если он вначале не обнаружил перед вами ту власть, которую они приобрели над его мыслями, не думайте, что они ослабели. Тот, кто хочет обращать людей в свою веру, должен действовать постепенно. Но не обольщайтесь надеждою, будто ради неопытного юноши, чьи побуждения кажутся ему детским капризом, он поступится хотя бы в малейшей степени теми драгоценными правилами, которых придерживается, невзирая на то, доставляли ли они ему хорошую или дурную славу. Нет, это невозможно! Если вы встретитесь, вам суждено быть воском, на котором он поставит свою печать.
— Это было бы неразумно, — возразил Джулиан. — Признаюсь вам, Алиса, что, как я ни уважаю своего отца, я не раб его предрассудков. Я желал бы, чтобы кавалеры, или как им угодно себя величать, имели более терпимости к тем, кто не разделяет их религиозных и политических мнений. Но надеяться, что я изменю правилам, в которых меня воспитали, все равно, что счесть меня способным покинуть мою благодетельницу и разбить сердце родителям.
— Так я всегда о вас и думала, — сказала Алиса, — и потому назначила вам свидание, чтобы упросить вас прервать всякую связь с нашим семейством, возвратиться к родителям или безопасности ради снова поехать на континент и оставаться там до тех пор, пока господь не пошлет Англии лучшие дни, ибо нынешние предвещают страшную грозу.
— Как можете вы приказывать мне уехать, если вам небезразлична моя судьба? — воскликнул юноша, взяв руку Алисы, которую она не пыталась отнять. — Как можете вы приказывать мне бежать от опасностей, которым я, мужчина и дворянин, верный своему долгу, обязан идти навстречу; приказывать мне бросить родителей, друзей, отечество — это было бы трусливо и подло; примириться со злом, уничтожению коего я мог бы способствовать; пренебречь возможностью сделать хотя бы столько добра, сколько это в моих силах, променять почетное положение воина на жалкую участь беглеца и флюгера, — как можете вы приказывать мне все это, Алиса? Неужто вы велите мне совершить такие поступки и в то же время навеки отказаться от вас и от счастья? Это невозможно; я не могу вдруг изменить и чести и любви.
— Нет другого средства, — отвечала Алиса, не в силах подавить вздох. — Никакого другого средства не существует. Бесполезно думать о том, чем могли бы мы стать друг для друга при более благоприятных обстоятельствах; теперь, когда между нашими родителями и друзьями вот-вот разразится открытая война, мы можем быть лишь взаимными доброжелателями — далекими, холодными доброжелателями, которые должны сей же час расстаться, чтобы никогда уж более не встретиться.
— Нет, клянусь богом, нет! — вскричал Певерил, взволнованный собственными чувствами и смятением, которое его собеседница тщетно старалась скрыть. — Нет, Алиса, мы не расстанемся! Если я должен покинуть родину, вы последуете за мною в изгнание. Что вы теряете? Кого вы покидаете? Отца? Доброе старое дело, как его называют, для пего дороже тысячи дочерей, а кроме него, что связывает вас с этим бесплодным островом или с каким-либо иным клочком британских владений, где Джулиан не будет рядом со своею Алисой?
— О Джулиан, — отвечала девушка, — зачем вы делаете мой долг еще тяжелее, воздвигая передо мною эти воздушные замки? Вы не должны об этом говорить, а мне не следует вас слушать. Ваши родители… мой отец… Нет, это невозможно!
— Не бойтесь моих родителей, Алиса, — промолвил Джулиан, подойдя к своей собеседнице и осмелившись обвить рукою ее стан, — они любят меня и скоро полюбят Алису — единственное существо на свете, которое может составить счастье их сына. Что же до вашего отца, то в ту минуту, когда церковные и политические интриги позволят ему вспомнить о вас, разве не убедится он, что, сделавшись моею женой, вы будете счастливее и спокойнее, чем оставаясь под присмотром глупой и суетной женщины. Неужели он в гордыне своей может желать для вас лучшего положения, чем то, какое я со временем буду занимать? Пойдемте же, Алиса, и, коль скоро вы обрекаете меня на изгнание, коль скоро запрещаете мне принять участие в событиях, которые вот-вот начнут волновать Англию, примирите меня с изгнанием и бездействием и осчастливьте того, кто ради вас готов пожертвовать своею честью.
— Это невозможно… невозможно, — шептала Алиса, — и все же другие на моем месте… такие же одинокие и беззащитные, как я… Но нет, я не должна, не должна… Ради вас же самого, Джулиан… я не должна…
— Не говорите, что вы не должны поступить так ради меня, Алиса, — с горячностью возразил Джулиан, — не прибавляйте оскорбления к жестокости. Если вы хотите сделать ради меня что-нибудь, скажите: да! — или опустите свою прелестную головку на мое плечо… В малейшем знаке, в малейшем движении ресниц я прочту ваше согласие. Через час все будет готово, священник соединит нас пред алтарем, и через два часа мы покинем этот остров и отправимся искать счастья на континенте.
Между тем как Джулиан, в восторге предвкушая согласие, говорил это, Алиса собралась с силами, которые уже наполовину ее оставили, поколебленные настойчивостью возлюбленного, ее собственными чувствами и странным положением, в коем она находилась, — что, казалось, оправдывало бы поступок, в иных обстоятельствах достойный порицания.
Это минутное раздумье было роковым для Джулиана. Алиса освободилась из его объятий, встала и, не позволяя ему приблизиться или остановить ее, сказала просто, но с достоинством:
— Джулиан, я знала, что, назначая вам свидание, я рискую слишком многим; но я никогда не думала, что буду так жестока к вам и к себе самой, позволив вам убедиться, что я люблю вас гораздо более, чем вы меня. Но раз вы это узнали, я докажу вам, что любовь Алисы бескорыстна. Она не унизит неблагородным именем ваш древний род. Если со временем в вашем семействе появятся люди, которые сочтут требования сословной иерархии непомерно большими, а власть короны слишком неограниченной, никто по крайней мере не сможет сказать, что такой образ мыслей они унаследовали от своей бабки Алисы Бриджнорт, дочери вига.
