Наталья Павлищева - «Злой город»
Когда они только решали, идти ли на земли урусов зимой или подождать до весны, Бату, знавший о существовании советчика, настаивал, чтобы Субедей спросил совета, пришлось солгать, багатур чувствовал, что способен разобраться и сам, а совет может пригодиться позже. Потому даже Бату не подозревал, что человечек жив.
Теперь время пришло.
Человечек, кряхтя, выбрался из ящика с отверстиями, в котором сидел. Было заметно, что он с трудом передвигает затекшие ноги, выпрямляет спину, но глаза смотрели на Субедея насмешливо.
– Тебе нужен мой последний совет? Зря ты не спросил его, когда только собирался на эту землю, я сказал бы, что сюда не стоит ходить вовсе.
– Оставь, – поморщился Субедей. – Говори, что делать сейчас, вернее, объясни, неужели бог Сульдэ помогает урусам? И как его умилостивить, чтобы он перестал это делать?
– Ох, ох, ох, как много ты хочешь знать сразу. – Посмеявшись резким, презрительным смехом, советчик сразу стал серьезным, словно стер усмешку со своего личика.
Маленький, всего по колено Субедею, багатур мог бы прихлопнуть такого одним движением, как комара, он, похоже, совсем не боялся грозного полководца. Человечка не пугала жемчужина в глазу, а вернее, он сам и посоветовал Субедею вставить ее вместо вытекшего глаза. Это был первый совет, вторым оказалось имя джихангира похода – Бату, и Субедей ни разу не пожалел ни о первом, ни о втором совете. Что же он скажет теперь?
– Бог Сульдэ помогает всем настоящим воинам, независимо от того, кто они. Но если ты говоришь об урусах, то помощь вовсе не в том, чтобы давать новые тела, а чтобы давать хитрость и отвагу от одних многим. А если ты об Еупате и эмире Урмане, то… – человечек снова рассмеялся и снова вмиг стал серьезным, – никто не давал им нового тела. Еупат действительно погиб, а копье, которое ты отметил отвращающим знаком, просто унес один из оставленных в живых. Он успел добраться до эмира Урмана раньше вас, ползущих на брюхе по урусутским снегам. И эмира Урмана вы не убивали, – человечек поднял ручку, останавливая возмущение Субедея. – Урусы не так глупы, они понимали, что вы станете гоняться за эмиром, и он поменялся одеждой с другим. Он воевал в простой одежде и с копьем Еупата в руках.
– Это… это он убил Кюлькана?!
– А тебе жаль глупого Кюлькана?
Нет, Субедею ничуть не было жаль младшего сына Чингисхана, но… как же он сразу не догадался?!
– Оберегающий знак и у Еупата, и у эмира Урмана сильный. Есть еще у кого-то двоих, женщины и мужчины, но они недоступны, потому что чужие…
Про чужих Субедей уже почти не слушал, теперь ему было ясно все: они гонялись за тенью!
– Ты меня не слушаешь? Я говорю о том, что эмир Урман погиб, потеряв свою защиту. Но его именем будет воевать та, у которой знак защиты. Я могу пробраться к ней и украсть этот знак.
– Да, да, – отмахнулся Субедей, и это была последняя его ошибка. Человечек замолчал, как-то съежившись.
Снаружи раздался голос кебтеула, сообщавшего багатуру, что его зовет хан. Человечек поспешил спрятаться, но не в свою клетку, а ловко юркнув куда-то за ковер. Мгновение Субедей искал его взглядом, потом махнул рукой и отправился к выходу, поправляя свою повязку. Сейчас он расскажет Бату, как их обманули проклятые урусы. Придется признаваться, что человечек был до сих пор жив (интересно, куда он девается после трех советов?). А может, и не стоит признаваться, сделать вид, что сообразил сам? Да, так даже лучше. Субедей отправился к Бату-хану почти бодрым шагом, что как-то не вязалось с полным крахом осады города и поражением пытавшейся догнать урусов тысячи. Ничего, главное, теперь он знал, что бог Сульдэ не возрождает урусских мертвецов, что они смертны и потому их можно разбить!
Человечек пробормотал вслед полководцу:
– Иди, иди, шакал проклятый… Это последний твой день.
В этот миг его ловко схватила крепкая рука:
– Ага, вот ты где!
Кебтеул держал человечка крепко и отпускать не собирался, но тот, похоже, не боялся. Напротив, усмехнулся прямо в лицо:
– Беги и ты, Субедей от хана не вернется.
– О чем ты говоришь? – Кебтеул даже хватку ослабил.
– Бату не простит Субедею такого провала, а тот даже не выслушал, что нужно делать дальше. Беги, если успеешь, или быстро подлижись к Гуюку, у тебя еще есть время.
– Почему я должен тебе верить?
– А ты выйди и понаблюдай за шатром хана. Если Субедей не выйдет оттуда через некоторое время, то его вынесут ночью, завернутым в ковер.
– Почему в ковер?
– Да потому, что хан не рискнет объявлять всем, что убил своего наставника, и похоронит его тайно. Иди, не теряй время.
– А тебя запереть в ящик?
– Э, нет… меня возьми с собой, я тоже хочу посмотреть, прав ли. Если прав, ты меня отпустишь, а если нет, то отдашь Субедею, скажешь, что я пытался бежать, и он тебя наградит.
Бату был не просто раздражен, он был зол. Бог войны Сульдэ отвернулся от них, прежде всего от Субедей-багатура. Собрать больше половины войска вокруг маленького города и так провалить его осаду! Пятьдесят дней непрерывного обстрела и в результате сожженный город, да не просто сожженный, а вместе с несколькими тысячами отборных монгольских воинов! А урусы при этом ушли, причем в разные стороны – по реке и на конях. Хану уже сообщили, что среди конных снова был эмир Урман. Как мог Субедей снова упустить этого эмира? За одно это багатура следовало казнить.
Что будет говорить наставнику, не знал, но сознание все больше застилала злость. Поход грозил превратиться в посмешище, Гуюк и Борте и так каждый день насмехаются. Да, конечно, взяли богатые земли, но сколько же полегло воинов! Это раньше они могли не считать потери, в степи каждый день войско пополнялось куда сильнее, чем убывало, урусы же вступать в его ряды не собирались, даже Еупат, которому было предложено стать темником, презрительно плюнул в сторону хана. После того Бату уже не делал таких глупостей, он не предлагал урусам стать своими воинами. Поэтому пополнения не было, зато потери были.
И каждый город давался с трудом, каждое селение приходилось просто вырезать и сжигать, чтобы не получить удар в спину. Но они были, эти удары, постоянные и ощутимые, от самой Елисани. В войске откровенно говорили, что это бог Сульдэ возрождает Еупата и эмира Урмана. Если так дальше пойдет, то начнут разбегаться свои собственные воины.
Бату поежился, но не столько из-за невеселой мысли, сколько от того, что по спине гуляла какая-то настырная вошь, выловить которую самому не удавалось, а жен или наложниц Бату подпускать к себе после того страшного сна просто боялся. Войску было холодно, голодно, теплилась надежда пополнить запасы в этом Козелле-секе, но проклятые урусы сожгли город. Скоро воины начнут жрать собственных коней, что тогда? Монгол без лошади никто, а менять своих выносливых лошадок на захваченных урусских нельзя, те требуют ухода. Перебить урусских лошадей значит остаться без запасов совсем. Юртаджи без конца мотались по округе, выгребая и выгребая все съедобное из самых закоулков. Но урусы уходили в глубь лесов, куда добраться просто невозможно, сжигая свои дома и запасы, которые не могли унести. Огромное войско быстро распугало всю живность вокруг, и охотиться становилось с каждым днем труднее. А тут еще эта вода повсюду! Даже маленькие речушки превратились в непроходимые болота, в лес нечего и соваться, сколько воинов утонули в болотах, которые захватывали каждого, в них попавшего, но обратно не выпускали.
