Бернард Корнуэлл - Приключения Ричарда Шарпа. т2.
— Потому-то они его и упрятали.
— Говорите, он нездоров? Насколько серьёзно?
— Запах свободы и жжёного пороха вмиг поставили бы его на ноги.
— Отлично сказано! — одобрил довольный шотландец.
— А что было в том письме?
— В письме? — Кокрейн осёкся и поскучнел, — Чарльз — парень любознательный. Всё надоедает великим людям, выспрашивая их версию событий. Уверен, он и на этот раз выпытывал у Наполеона подробности Ватерлоо или Аустерлица.
Кокрейн валял дурака, и Шарп не счёл нужным таить раздражение:
— Настолько секретные подробности, что Бони прибег к шифру?
— Откуда я знаю? — вспылил адмирал, — Спрашивайте у Бони, спрашивайте у Чарльза!
Сердито сопя, он отвернулся от Шарпа и, опершись на планшир, окликнул подплывающих на баркасе людей с «О’Хиггинса».
Это была группа морских пехотинцев. Командовал ими осанистый англичанин с молодцевато закрученными кверху кончиками чёрных усов. Звали его майор Миллер.
— Польщён знакомством с вами, сэр. — щёлкнул каблуками майор, представившись Шарпу, — Я, к сожалению, большую часть той войны провалялся в госпиталях. Впервые лягушатники приложили меня под Опорто. От раны я оправился в аккурат, чтобы угодить под пулю у Альбуэры. Кое-как коновалы меня подлатали, но я умудрился отличиться и в Ронсевальском ущелье (помните ту заварушку?), после чего на меня махнули рукой и списали вчистую по инвалидности. Потом вот пристроился к Кокрейну. Оплата выше (при условии, конечно, что деньги нам выплатят), и от ранений как бабка пошептала. А кораблику вашему досталось, да?
С этим утверждением не спорил даже Кокрейн. Без серьёзного ремонта фрегат не доплыл бы до Вальдивии, поэтому адмирал выбрал целью Пуэрто-Круцеро, и майор Миллер его поддержал.
— Жалко, крепостца крохотная, моим ребятам развернуться в полную силу будет негде. Они у меня те ещё злыдни!
«Злыдней» насчитывалось пятьдесят человек, из них три флейтиста и два барабанщика.
— Был у меня волынщик. — жаловался Шарпу майор, — Чудесный малый, но паршивые испанцы одним выстрелом угробили его и волынку при абордаже одного из их занюханных фрегатов. А сколько от него было шуму! Как он играл! Мы схоронили их в одной могиле. Его и волынку, не испанцев, конечно. С воинскими почестями!
Шарп сомневался, стоит ли ради музыки ослаблять огневую мощь подразделения на пять процентов, но Миллер с жаром отмёл все доводы земляка:
— Музыка — ключ к победе! Так было и так будет. Одно наблюдение я вынес из войн с лягушатниками: наши красные мундиры всегда побеждали, если шли в бой под оркестр. Разгоняет застоявшуюся кровь. Мои сорок пять обормотов при звуках флейты превращаются в тигров. Найди я инструменты, я бы ещё два десятка заставил бы дудеть, и тогда нас невозможно было бы победить! Отсюда и до Торонто мы бы камня на камне не оставили бы! — Миллер подслеповато уставился в небо, будто надеясь разглядеть среди туч недостающие музыкальные инструменты, — Вы же побывали в Пуэрто-Круцеро? Как там оборона?
Шарп уже описывал укрепления Пуэрто-Круцеро Кокрейну, но добросовестно повторил рассказ Миллеру, дополнив всплывшими в памяти деталями. С суши, утверждал стрелок, крепость неуязвима. С моря штурмовать проще, но только в том случае, если удастся подавить пушки, господствующие над гаванью.
— Сколько пушек?
— Двенадцать. Может, есть и другие, но я их не видел.
— Калибр?
— Тридцатишестифунтовики. Да, кстати, они калят ядра перед стрельбой.
Миллер отнёсся к сведениям Шарпа несколько легкомысленно. Дюжина тридцатишестифунтовых орудий представляла собой грозную силу. Они были гораздо мощнее бортовой артиллерии «О’Хиггинса», а, кроме того, располагались на возвышении. Их ядро, падающее с высоты, могло прошить и палубы, и днище флагмана Кокрейна, а один залп за минуту пустил бы ко дну трофейный пятидесятипушечник, не говоря уже об искалеченном «Эспириту Санто», которому хватило бы и волны от ухнувшего рядом снаряда.
Мало того, испанцы грели ядра перед выстрелом. Как легко вспыхивает сухое дерево, из которого строились корабли, Шарп убедился на примере «Мэри Старбак». С той минуты, когда суда повстанцев войдут в наружную гавань и до момента швартовки к пристани цитадели, на них будут непрерывно сыпаться такие раскалённые шары. «Пушки выиграют войну!» — утверждал не смысливший в войнах капитан-генерал Батиста, основывая свою стратегию победы на ничем не подкреплённой уверенности в том, что наивные повстанцы обязательно полезут в нехитрые капканы, расставленные для них в гаванях Вальдивии и Пуэрто-Круцеро. И опытнейший вояка Кокрейн действительно сам лез в мышеловку, чтобы докрасна нагретые тридцатишестифунтовые ядра разметали в щепки два трофейных судна задолго до того, как они достигнут каменных ступеней твердыни. Но даже если каким-то чудом один из кораблей прорвётся сквозь огненную бурю к причалу, на лестнице высаженный десант встретит штыками и пулями испанская пехота, численное превосходство которой не изменить никакими флейтами.
Кокрейн не желал слушать никаких возражений:
— Доверьтесь мне, Шарп! Доверьтесь мне!
— Чёрт возьми, Батиста расставил силки на остолопа, но вы же не остолоп, Ваша Милость!
— Доверьтесь мне! Просто доверьтесь!
Всё было против плана Кокрейна, и природа тоже. Прилив длился недолго, отяжелевший «Эспириту Санто» (Кокрейн собирался именно его использовать в качестве штурмового судна) был способен причалить лишь когда вода поднималась к высшей отметке. Запоздай атака, и у причала станет так мелко, что фрегат туда не пройдёт. Исходя из расписания приливов, начинать штурм предстояло перед рассветом, ибо за восходом солнца последует отлив.
Затея Кокрейна казалась Шарпу безумием. Все его попытки отговорить адмирала или хотя бы заменить «Эспириту Санто» «О’Хиггинсом» разбивались об упрямство «дьявола».
— Я понимаю, что целесообразнее было бы использовать «О’Хиггинс». — неизменно отвечал Кокрейн, — Он в лучшем состоянии, на нём пушки, но и вы меня поймите, Шарп. Пойди всё прахом, и я потеряю «О’Хиггинс»! Так что всё-таки остановимся на «Эспириту Санто». Коль вы настроены так пессимистично, может, вам не идти с нами? Никто не упрекнёт вас, если вы будете наблюдать за происходящим с палубы флагмана.
Искушение было велико. Ясно осознавая провальность предприятия Кокрейна, Шарп, вместе с тем, не желал прослыть трусом. Да и в Пуэрто-Круцеро, к могиле дона Блаза, ему путь был заказан, кроме как с повстанцами. Он будет драться, пусть даже драка — чистой воды самоубийство.
— Я с вами.
— Но ведь затея — безумие? — поддел стрелка Кокрейн.
— Мягко сказано. — проворчал Шарп.
— Не забывайте, — развеселился шотландец, — Я — дьявол, и, как всякий уважающий себя дьявол, владею колдовством. Утром я продемонстрирую вам, Шарп, пару своих магических трюков.
Адмирал смеялся. Фрегат под скрип насосов шёл к Пуэрто-Круцеро.
Майор Миллер обожал свои часы. Его утверждениям о том, что они сделаны из вест-индского золота, никто не верил (очень уж подозрителен был рыже-ржавый налёт на крышке и в углублениях корпуса). Нравом они обладали совершенно вздорным, останавливаясь, когда сочтут нужным, и тогда майор, поминутно извиняясь, тряс их, уговаривал их, легонько постукивал о палубу, чтобы вернуть к жизни. Однако пока они тикали, Миллер с кем угодно готов был биться об заклад, что нет в мире надёжней и точней хронометра.
— Прилив достигает пика через час. — объявил майор и поднёс часы к уху, — Примерно.
То есть, «Эспириту Санто» надо было успеть за шестьдесят минут обогнуть каменный язык, обнимающий гавань; оказавшись внутри, дать вправо к цитадели, чтоб высадить ударную группу до того, как вода начнёт опадать. Каким бы медленным ни было отливное течение, оно отнесёт «Эспириту Санто» от пристани.
— Всё получится! — оптимизма у майора Миллера хватило бы на пятерых, — Томми больно шустр, чтобы прохлопать прилив.
«Томми». Так майор Миллер любовно звал своего кумира, лорда Кокрейна. Майор сильно встряхнул хронометр, покосился на Шарпа с Харпером и, видимо, решив, что подобные манипуляции с часами плохо отражаются на репутации прибора, спрятал металлическую коробочку в карман.
— Значит, мне выпала честь сражаться плечом к плечу с самим Ричардом Шарпом? Вот это да! Лет десять назад я и мечтать-то об этом не смел.
— Бить врага в вашем обществе — для меня честь не меньшая. — вернул любезность стрелок.
Громыхнули две кормовые пушки «Эспириту Санто». Как Шарп уже однажды удостоверился, Кокрейн был дока по части хитростей. Само собой, на этот раз тоже не обошлось без уловки, уловки столь изящной, что она просто не могла не ввести в заблуждение испанцев. Пессимизм Шарпа растаял, как снег. Подсказало Кокрейну хитрость плачевное состояние «Эспириту Санто». Без мачты и половины оснастки, перекошенное на один бок судно, казалось, доживает последние часы. Если хорошо знакомый защитникам Пуэрто-Круцеро фрегат появится в гавани, отстреливаясь от «О’Хиггинса», испанцы не заподозрят неладного, сосредоточив огонь на флагмане мятежников. И «Эспириту Санто» без помех доковыляет до вожделенного причала.
