Эндрю Ходжер - Храм Фортуны II
Речь вождя произвела сильное впечатление, германцы одобрительно загудели.
— Он прав! — раздались голоса.
— Пожертвуем малым, чтобы достичь большего!
— Командуй, Херман!
Херуск поднял голову; его лицо напряглось.
— Благодарю вас за доверие, братья, — сказал он громко. — И командовать я начну прямо сейчас. Время не ждет. Итак, мое первое распоряжение: кто не подчинится приказу начальника, будет предан смерти, будь он хоть самый знаменитый вождь, хоть мой родственник, а хоть и простой ополченец. Запомните это!
Теперь перейдем к делу. Детали обсудим потом, а пока вот мой план в общих чертах: наша армия, выставив дозоры, арьергард и боковое охранение, как то принято у римлян, немедленно выступит в поход. Мы должны первыми успеть дойти до того места, где начинается Тевтобургский лес, и занять там самую выгодную позицию.
Когда римляне двинутся от побережья, чтобы форсировать Визургис, мы нападем на них, предварительно окружив, и перебьем всех до единого, как это уже случилось с армией Вара. Пусть наш родной Тевтобургский лес снова станет их могилой!
Оглушительный восторженный рев нескольких десятков глоток приветствовал слова вождя. Германцы поверили в победу!
— Хорошо, — одобрительно сказал Херман. — А теперь обсудим, кто сколько и куда поведет людей. Предупреждаю — не должно быть ни малейшей ошибки или небрежности. Цена ей — наша кровь и наши жизни. Итак, слушайте и запоминайте. Ты, Сигифрид...
Подавшись вперед, варвары внимательно ловили каждое слово своего предводителя, которому только что вверили самое дорогое, что у них было, — свободу.
Глава XXVII
Высадка
Все указывало на то, что великий план Германика благополучно будет претворен в жизнь.
За все время плавания погода ни разу не испортилась достаточно сильно, чтобы создать для судов трудности в дальнейшем продвижении. Постоянно светило нежаркое ласковое солнце, пролетал над караваном легкий ветерок, лишь иногда незначительно усиливаясь, но это было лишь на руку римлянам — можно было поставить парус.
Дождь прошел всего два раза, да и то не сильный; он лишь освежил расслабившихся от долгого сидения на палубе солдат. И никаких бурь, штормов, ураганов, весьма обычных для этих мест в начале лета. Одним словом, тихо, прохладно, спокойно.
Полевые жрецы — авгуры и гаруспики — проведя свои гадания, в один голос заявили, что чуть ли не все олимпийские Боги в полном составе явно благоволят экспедиции и ее участникам. Блестящая победа уже, можно считать, одержана. Осталось только прийти и взять варваров голыми руками.
Но Германик строго запретил служителям Богов объявлять столь оптимистические предсказания солдатам, боясь, как бы это не расстроило их боевой дух, не посеяло в них легкомысленное отношение к противнику, который, несмотря ни на что, был еще очень и очень силен и опасен. И победу — пусть даже легкую — все равно еще надо добыть.
Как и пристало опытному и предусмотрительному полководцу, Германик был очень осторожен и предпочитал не искушать судьбу — как бы не сглазить ненароком.
Кроме того, он был весьма суеверен, как, впрочем, и все члены цезарской семьи, исключая, может быть, лишь Тиберия. Да и тот после встречи с астрологом Фрасиллом пересмотрел свои взгляды на судьбу и предопределение в жизни людей.
Флотилия римлян и их союзников в установленный срок благополучно завершила плавание по Рену и вышла в широкое устье великой реки.
Тут оказалось, что каналы уже расчищены и полностью подготовлены к судоходству — землекопы потрудились на славу.
Корабли без труда прошли по ним и оказались в районе узких и извилистых проливов, где приняли на борт фризских лоцманов, которые уверенно провели караван в открытое море. Отсюда начинался последний этап долгого, но безопасного водного пути.
Все — командующий, его штаб, солдаты и офицеры — рвались в бой, устав от ожидания. Не растратив попусту свои силы на мучительные пешие марши, армия была готова к любым тяготам. Но тягот как раз, судя по всему, и не предвиделось.
По спокойному Северному морю корабли двинулись на восток вдоль побережья, и вот, через несколько дней, одолев последнюю сотню миль, впередсмотрящие наконец заметили конечную цель плавания — неширокое устье реки Эмис.
Здесь флотилия остановилась и Германик вновь собрал совет, чтобы решить, как действовать дальше.
Особых разногласий во мнениях у штаба не было, и на следующий день началась высадка на берег. Корабли должны были стать на якорь здесь, а затем, в соответствии с изменением ситуации, продвигаться вдоль побережья параллельно курсу армии, как предполагалось, до самого Альбиса. Именно к этой реке намеревался Германик отшвырнуть варваров и, таким образом, вновь поставить под римский контроль территорию, некогда потерянную вследствие разгрома войск Квинтилия Вара.
Лишь несколько широких плоскодонных барж должны были войти в Визургис и подняться немного вверх по течению, до места, где Германик собирался перейти реку. Их предполагалось использовать для наведения понтонных мостов, чтобы солдаты перешли на другой берег, буквально не замочив ног.
Высадка на сушу проходила так же организованно, быстро и слаженно, как перед тем погрузка. Каждый офицер знал свои обязанности, а каждый солдат — свое место. Германик лично наблюдал за всем, не делая даже перерыва, чтобы перекусить.
Ел он тут же, на берегу, и ту же пищу, что и простые легионеры, — хлеб, натертый чесноком, и сушеное мясо или рыбу. Запивал пищу простой солдатской поской.
Видя это, воины громкими криками выражали свою любовь к командующему, уважение к которому лишь возросло. Штабные же офицеры — в основном аристократы, не особенно любившие тяготы походной жизни, вынуждены были следовать примеру своего полководца.
Впрочем, сейчас и они готовы были пожертвовать удобствами ради общей победы, и в них взыграл всепоглощающий несокрушимый боевой дух римлян — правителей мира.
Не прошло и пяти дней, как все уже было готово: армия стояла на берегу в полном боевом строю, а моряки на судах ждали лишь приказа, чтобы приступить к выполнению своей части задания.
Германик — в полном вооружении, в позолоченном нагруднике, высоком шлеме со страусовыми перьями, красном плаще, с мечом у пояса — поднялся на импровизированный трибунал и произнес речь, которой, затаив дыхание, внимали все собравшиеся.
Речи, произносимые римскими полководцами перед битвами, служили отдельной темой для исследований риторов и литераторов, ибо являлись весьма специфическим разделом науки красноречия, так высоко ценившейся во всем эллинистическом и романизированном мире.
