Массимо д'Азельо - Этторе Фьерамоска, или турнир в Барлетте
— Вот что, Этторе: я не знаю, куда ты нас везешь, но одно мне ясно — речь идет не о пустяках, а в таком случае мало будет нам проку от этих кольчуг, если они будут попусту валяться на дне лодки.
Друзья согласились с ним и стали по очереди надевать доспехи, следя за тем, чтобы только одна пара весел бездействовала, пока гребец вооружался. Они пристегнули к поясу мечи и надели на голову легкие железные шлемы, а потом с еще большим жаром взялись за весла, не спуская глаз с морского простора, где вот-вот могли показаться враги.
Дорогой Этторе бессвязно рассказал товарищам, зачем ему потребовалась их помощь; внезапно невдалеке они заметили какую-то лодку и тотчас направились к ней; подойдя несколько ближе, они увидели, что лодка идет на одной только паре весел, неторопливо держа путь в сторону Барлетты. Чтобы не терять времени, друзья не стали рассматривать сидевшего в лодке человека и снова повернули к монастырю. Иниго советовал все же подплыть к этому гребцу к расспросить, встретился ли ему кто-нибудь на пути, но Этторе. не разрешил. Назначенный час уже прошел, и он почти не надеялся, что они застанут тех, кого искали. А между тем, послушайся он совета Иниго, сколько бед они могли бы избежать!
Постепенно перед их глазами вырастал монастырь святой Урсулы. Фьерамоска, не сводивший с него взгляда, видел, что ни одно окно не освещено. Вдруг слева, на расстоянии двух выстрелов из аркебузы, показалась длинная и низкая лодка, летевшая как ласточка, едва касаясь воды. Этторе, Иниго и Бранкалеоне одновременно прошептали: «Вот они!» — и, повернув, удвоили усилия.
Чужая лодка словно разгадала их намерения и стала быстро уходить, но у преследователей, казалось утроились силы; расстояние между лодками заметно сокращалось; уже можно было разобрать, что говорят гребцы; уже Фьерамоска, приподнявшись сколько мог, не выпуская весел, разглядел женщину, распростертую на корме, под охраной двух людей и закричал: «Негодяи!». И крик его эхом отозвался в стенах монастыря.
— Вперед, вперед греби, налегай, — повторяли все трое, стиснув зубы, в невероятном волнении. Но вот уже нос их лодки ударился о вражескую корму. С быстротой молнии Этторе бросил весла и, взмахнув мечом, бросился на врагов, которые ждали наготове с оружием в руках. Прыгнув, он невольно оттолкнул свою лодку, и она немного отстала. Поэтому Этторе остался одни, и тотчас же на его грудь и голову посыпались удары, от которых его, однако, защищали кольчуга и шлем.
Друзья увидели, что ему грозит опасность, и немедленно присоединились к нему. Пьетраччо, стоявший ближе всех, прыгнул вторым, но едва он оказался там, где рассчитывал застать Валентино, как его ударили по голове веслом с такой силой, что он упал замертво.
Иниго и Бранкалеоне дрались плечом к плечу с Этторе, но в тесноте, как бы искусно они ни владели мечом, они не в состоянии были нанести врагам большой урон и сами не очень могли от них пострадать, так как стояли вплотную к ним в узкой лодке. И те и другие с невероятной быстротой кололи и рубили, наносили и отражали удары, а лодка в этой сумятице так раскачивалась, что казалось, сейчас перевернется.
Товарищи Пьетраччо не могли принять участия в этом сражении оттого, что лодка в ширину вмещала не более трех человек. Однако они все же не оказались лишними. Они подхватили лежавшую на корме женщину и на руках перенесли ее в свою лодку. Когда трое друзей заметили это, они по приказу, отданному вполголоса Бранкалеоне, понемногу стали отступать, а затем, внезапно прыгнув в свою лодку, оттолкнули неприятельскую. Если б Этторе узнал среди врагов Валентино, он не вышел бы так быстро из игры, но убедившись, что его здесь нет, он понял, что герцог на этот раз послал на опасное дело только своих наемников, и счел недостойным пачкаться в их крови. К тому же, коль скоро Джиневра была уже в безопасности (по крайней мере так ему казалось), ему хотелось ее поскорее успокоить. Но дон Микеле пришел в ярость, когда понял, что все его хлопоты пропали даром, раз он не сумел в начале схватки спрятать женщину на носу лодки; однако дело было уже сделано, и он отлично понимал, что пытаться отнять добычу у этих отважных юношей — все равно что черпать воду решетом. Все же приспешник Валентино не мог примириться со своей неудачей, не отомстив за нее. Пока трое друзей отступали к своей лодке, он бросился на них с мечом в правой руке и кинжалом в левой; он осыпал ударами Фьерамоску, оставшегося последним, и когда тот уже перелезал через борт, дон Микеле слегка оцарапал ему кинжалом шею; в пылу боя Этторе этого не почувствовал.
Лодки разошлись, каждая в свою сторону: одна продолжала свой путь в Барлетту, другая — к монастырю.
Женщина была завернута в покрывало. Фьерамоска, все еще тяжело дыша, усадил ее возможно удобнее и развернул скрывавшую ее ткань. Но вместо Джиневры он увидел Зораиду, лишившуюся чувств. В другое время Этторе поблагодарил бы небо за ее спасение, но сейчас он понял, что ничего не достиг, в то время как думал, что уже находится у цели. Что же сталось с Джиневрой? Как очутилась тут Зораида? Он вздохнул, ударил себя кулаком по лбу и снова, принялся торопить товарищей, которых удивил его расстроенный вид: они не подозревали о происшедшей ошибке. Спустя несколько мгновений они уже были на острове, и Этторе вихрем взбежал по лестнице, ведущей в комнату Джиневры; дверь была не заперта, комната пуста, а в монастыре и на острове царила полнейшая тишина. Он вышел, желая скорее узнать, что случилось, и увидел, что друзья ждут его в прихожей, поддерживая Зораиду, которая уже пришла в себя. На все расспросы встревоженного Фьерамоски она могла ответить лишь следующее: часов около одиннадцати к ней в комнату ворвались несколько человек разбудили ее, завернули в покрывало и снесли в лодку. Больше она ничего не помнила; о Джиневре ей ничего не было известно, — она не видела ее со вчерашнего дня; она только заметила, что та необычайно грустна, решила не мешать ей и в обычный час пошла спать, не простившись с ней.
Этторе выслушал этот рассказ стоя, не сводя глаз с Зораиды; по мере того как она говорила, он постепенно менялся в лице, побледнел и осунулся; в конце концов ему пришлось сесть, и когда он попытался встать, колени его подогнулись. Между тем один из его друзей постучался в ворота монастыря, разбудил Дженнаро и вернулся со свечой. Бранкалеоне и Иниго были поражены страшной переменой, происшедшей за несколько мгновений в лице Фьерамоски и приписали ее усталости и душевному потрясению. Он вторично попробовал подняться, но силы окончательно покинули его; он упал на стул, откинув назад голову и сказал не своим голосом:
— Бранкалеоне! Иниго! Никогда в жизни мне еще не было так худо: я не в силах перышко поднять, не то что меч. Время летит. Что станется с Джиневрой? Если бы ко мне хоть на час вернулась прежняя сила! А потом — пусть я рассыплюсь в прах! Прошу вас, дорогие мои друзья, не теряйте ни одного мгновения… ступайте… сам не знаю куда… Возвращайтесь в Барлетту, отыщите, спасите ее во что бы то ни стало. Боже милосердный! А я и шагу не могу сделать ради нее!..
