Михаил Волконский - Тайна герцога
— Но как же быть с господином Брюлем? Ведь он требует выдачи этого Ставрошевского! — сказал Иоганн.
— Когда этот человек будет выпущен и данное слово таким образом исполнено, — пояснил Роджиери, — то можно будет опять взять его и отослать в Варшаву к господину Брюлю…
— А знаете, это — очень хорошая идея! — одобрил Иоганн. — Это — чисто итальянская, но очень хорошая идея!.. Мы так и поступим.
— Делайте, как знаете, в этом случае, — проговорил Жемчугов. — Я не могу сюда вмешиваться, потому что пан Ставрошевский, по-моему, совсем с ума сошел. Он со мной вовсе не хочет разговаривать, да и вообще, я свое дело тут сделал, раскрыл вам самую кашу, а как вы ее расхлебаете — это дело ваше!
— Бедный Станислав! — томно произнесла Ставрошевская. — Он мне всегда казался человеком погибшим. Хотите пива? — обратилась она к Иоганну. — Ведь у меня специально для вас приготовлено пиво.
Никто из трех сидевших с нею мужчин не ожидал от нее такой самоуверенности, и даже этим испытанным в жизни людям стало как будто неловко, и они замолчали.
— Да, всегда хорошо выпить стакан доброго пива! — проговорил, наконец, Иоганн, принимаясь за налитую ему Ставрошевской большую глиняную с серебряной крышкой кружку пива.
— Ну, а теперь, покончив с делами, будем весело ужинать! — предложила пани Мария, как ни в чем не бывало.
И эта странная компания, состоявшая из немца, польки, итальянца и русского, изображавших якобы образец дружбы, но, в сущности, сошедшихся, чтобы перехитрить друг друга, принялась есть, пить и непринужденно разговаривать, причем Митька, да и другие, особенно внимательно следили за своими стаканами и пили только то вино и ели только те куски, которые сначала пробовала хозяйка.
LXII. ДОБРАЯ ДЕВУШКА
Когда Роджиери и Иоганн сели в карету, чтобы ехать домой после ужина пани Ставрошевской, Иоганн быстро обернулся к итальянцу и проговорил:
— Вы вполне уверены, что эта полька предана вам?
— Насколько я умею разбираться в людях, да, я доверяю ей; она не обманет меня.
— Ну, а господин Жемчугов?
— Это — очень странный человек! Он, кажется, единственный, мысли которого я не могу прочитать.
— Да, это очень странно! Ведь мои мысли, господин доктор, вы читаете и много раз доказывали это?
— Да, ваши мысли я прочесть могу!
— А вы слышали, как Жемчугов сказал, что Ставрошевский перестал разговаривать с ним?
— Слышал.
— А вы знаете, почему? — вдруг особенно громко произнес Иоганн, потому что карету сильно колыхнуло на ухабе и он мотнулся вперед. — Потому что пан Ставрошевский ревнует господина Жемчугова к своей жене.
— Вот как?
— Да! Я был сам у него в крепости, куда меня пропустили по приказанию герцога, и он сообщил мне, что Митьке Жемчугову он не верит; он так и сказал это! Дело в том, что Жемчугов уж очень усердно защищал его жену, а потому — и это главное, — когда он еще был на свободе под именем Финишевича, я поручал ему следить за Жемчуговым, но он не уследил и был в этом смысле обнаружен. Тогда он пошел потом проверять и, проверяя, узнал, что от дома, где живет Жемчугов, весьма легко пройти по задворкам к дому, где живет пани Мария, и что господин Жемчугов ходит по этим задворкам.
— Что же из этого следует, господин Иоганн?
— Что вам не следует доверять пани Марии. Она обманывает вас с Митькой Жемчуговым.
— Вы очень подозрительны!
— О, да, я очень подозрителен, господин доктор, и не доверяю никому. Примите все-таки во внимание, что я сказал вам.
— Хорошо, я приму во внимание! — сказал Роджиери, когда они уже подъезжали к Летнему саду.
Через несколько дней картавый немец прошел в большой дворец, рассчитав так, чтобы попасть туда в то время, когда государыня вставала и, значит, все приближенные находились при ней, а в комнатах этих приближенных производилась уборка.
Он прошел по хорошо знакомым ему коридорам к покоям, отведенным совсем в стороне для Ставрошевской. В распоряжение пани Марии были даны четыре комнаты подряд; они были совершенно отделены от остальных помещений придворных и примыкали к обыкновенно пустынным нарядным гостиным дворца.
Иоганн отворил двери и увидел хорошенькую субретку; та сделала ему очень грациозный книксен и проговорила по-французски:
— Bonjour, monsieur! : Немец приятно улыбнулся.
— О, я сейчас догадался, — сказал он, — что вы — иностранка! Такой грации не может быть у русской горничной!
— О, нет! — ответила девушка. — Я — русская. Это была Грунька.
— Вы шутите! — произнес Иоганн, продолжая изъясняться на ломаном французском языке. — Но все равно, вы состоите камеристкой пани Марии Ставрошевской?
— Так точно, господин Иоганн.
— Вы знаете меня?
— Да, я видела вас, когда вы были у нас в доме на Невском.
— Отчего же я не видел вас там никогда?
— Оттого, что я очень скоро уехала.
— Одна? без Барыни?
— С барышней.
— Ах, да, с Эрминией! — догадался Иоганн. — А теперь вы вернулись?
— Да, и, как видите, поселились во дворце.
— Это я все знаю, так как сам же помогал устраивать ваше благополучие. Значит, Эрминия здесь?
— Да. Мы приехали вчера; она устала после переезда и теперь отдыхает.
— А ваша барыня?
— Она прошла к императрице.
— Ну, вот что, моя добрая девушка, — заговорил Иоганн деловито и внушительно. — Хотя вы как иностранка, вероятно, получаете здесь изрядное жалованье, но все-таки вам хотелось бы еще больше денег; не так ли, добрая девушка?
Грунька грациозно присела, но ничего не ответила в ожидании, что будет дальше.
— Так вот вы можете получить от меня гораздо больше денег, чем то жалованье, которое вам дают.
— Но ведь я должна служить своей госпоже.
— Я вам и буду платить деньги именно за службу вашей госпоже.
Здравствуйте, сударь!
— Понимаю! Вы, значит, хотите жениться на ней или поухаживать и желаете закупить сначала горничную, как это делается во французских комедиях!
— О, нет! В моем предложении нет ничего дурного или предосудительного!
— Да что же тут дурного, если такой кавалер, как вы, станет ухаживать!
Грунька сказала это с таким видом, что трудно было разгадать, сочувствует ли она старому немцу или издевается над ним.
— Но я не хочу ухаживать за вашей госпожой, — серьезно сказал Иоганн. — Я желаю только, чтобы вы присматривали за ней; она еще молода, может сделать какой-нибудь ложный шаг и погубить свое положение здесь, во дворце, а я могу предостеречь и наставить ее. Так вот ради пользы своей госпожи вы и сообщайте мне все, что она делает.
— А могу я спросить на это разрешение пани Марии?
