Клауде Куени - Друид

У меня в голове крутилась одна-единственная мысль: «Нужно уходить отсюда как можно быстрее!» Я должен был во что бы то ни стало перебраться на противоположный берег Родана и предупредить свой народ об угрожавшей ему опасности. Юлий Цезарь собирался начать свою личную войну и искал предлог, чтобы напасть на нас. Только таким образом он сможет оправдать свои противозаконные действия и доказать, что он имел право распоряжаться дополнительными легионами без согласия сената.

На самом деле у проконсула было достаточное количество причин начать войну против галлов: во-первых, как и любой уважающий себя патриций, Цезарь стремился прославиться, во-вторых, ему нужны были войска, чтобы укрепить свое положение в Риме, в-третьих, проконсул должен был как можно быстрее рассчитаться со своими кредиторами. А для осуществления всех этих планов ему следовало доказать сенату, что он имел все законные основания вызвать дополнительные легионы.

Олус просунул голову в палатку, широко улыбнулся, подошел к Мамурре и кивнул ему. Тот сразу же вскочил, ударил себя кулаком в грудь и заорал: «Да здравствует Цезарь!» Казначей проконсула грубо схватил за ягодицы раба, с которым он собирался развлечься, и вышел вместе с ним из палатки.

— Его манеры не отличаются особой изысканностью, — сдержанно заметил Авл Гирт.

— Именно поэтому мы и не взяли его ни на одну из должностей в канцелярии Цезаря, — пошутил Гай Оппий. — Но у Мамурры есть целый ряддостоинств. На него можно положиться, и он беззаветно предан Цезарю. Он не слишком требователен: если вечером ему удастся развлечься с каким-нибудь смазливым греческим рабом, то на следующий день Мамурра построит свое очередное фантастическое сооружение. И кто знает, возможно, этому грубияну однажды удастся помочь Цезарю навести порядок в его финансовых делах.

Некоторое время никто не произносил ни слова, затем Гай Оппий продолжил свою речь:

— Однако Мамурре следует научиться держать язык за зубами. Если он будет продолжать говорить о Цезаре подобные вещи, то проконсул велит утопить своего казначея в ванной.

— А может, что еще хуже, — ответил Авл Гирт, — Цезарь соблазнит любимца Мамурры Олуса…

Этим замечанием бородач намекал на гомосексуальную связь с Никомедом, царем Вифинии[36], в которой Цезарь якобы состоял много лет назад, когда служил офицером под начальством претора Минуция Терма. Хотя с тех пор прошло немало времени, эти слухи до сих пор служили одним из главных сюжетов для сатирических стихотворений, которые солдаты могли безнаказанно орать хором во время любого триумфального шествия[37]. Если честно, я очень удивился — офицеры позволяли себе открыто произносить, мягко говоря, нелестные слова в адрес своего полководца. Но какое мне было дело до этих сплетен? В моей голове все смешалось, а любые желания и мысли вытеснило стремление как можно быстрее уйти из этой палатки, чтобы перебраться на противоположный берег к своим соотечественникам и предупредить их об опасности.

Я уже не слышал, сколько серебряных денариев аванса, какое жалованье и какие привилегии обещал мне Гай Оппий. Я буквально оцепенел, узнав о вероломном плане проконсула. Сам Марс не смог бы придумать что-либо более изощренное и мерзкое. Как мог Цезарь так подло обмануть кельтов? Сейчас он, словно змея, притаился в засаде, выжидая удобного момента, чтобы наброситься на моих соплеменников. Ведь ни один из вождей моего народа даже не подозревал, что все они оказались в ловушке. Не имея ни малейшего представления о планах проконсула, сотни тысяч воинов, женщин, детей и стариков ждали на противоположном берегу ответа Цезаря. Они не знали, что в глазах этого подлеца уже превратились в morituri — обреченных на смерть, которых на алтаре войны собираются принести в жертву богу алчности.

— Что же, друид, — сказал Гай Оппий, — я не требую, чтобы ты немедленно принял решение и сообщил мне о нем. У тебя еще есть время на размышление.

— Я дам окончательный ответ через семь дней.

Именно столько времени оставалось до того момента, когда кельтская делегация в соответствии с договоренностью должна была явиться для проведения переговоров с Цезарем.

— Если же в течение этого времени Цезарю понадобятся мои услуги, то я с удовольствием сделаю все от меня зависящее. Только дайте знать.

По лицам Гая Опия и Авла Гирта я понял, что они довольны услышанным ответом. В то же самое мгновение полог, закрывавший вход в палатку, откинули, и внутрь вошел человек, с ног до головы забрызганный грязью. Его плечи, грудь и спину прикрывала накидка из грубого черного полотна, из-за чего вошедший напоминал ворону. На ногах у незнакомца были высокие кожаные сапоги. У человека в черной накидке был громкий голос. Он говорил с очень сильным акцентом, свойственным иберам[38]:

— Бальб приветствует поэтов Цезаря!

— Бальб! — воскликнули Гай Оппий и Авл Гирт почти одновременно. Оба тут же бросились к прибывшему с распростертыми объятиями, словно после долгой разлуки встретились со старым другом. Бальб подошел к обеденному ложу и рухнул на него, словно не имея больше сил стоять. С облегчением вздохнув, он сказал:

— Наконец-то я добрался в ваш лагерь. Уверен, торговцы будут благодарны нам за то, что мы построим в Галлии приличные дороги.

Гай Оппий тут же позвал одного из своих рабов, который помог Бальбу стянуть сапоги, а затем принес ему холодной воды, которой тот с удовольствием вымыл руки и лицо.

Авл Гирт бросил на меня короткий взгляд.

— Это Бальб, а если точнее — Луций Корнелий Бальб, гадитанец, верой и правдой служивший Цезарю еще в Испании и выполнявший там обязанности praefectum fabrum. Сейчас же он…

— Тайный агент Цезаря в Риме, — громко заявил Бальб, с гордостью взглянув на меня, и сразу же наполовину осушил кубок с глинтвейном, протянутый ему Гаем Оппием.

— Это Корисиос, кельтский друид из племени рауриков. Я надеюсь, что он будет помогать нам при составлении ежегодных отчетов, которые Цезарь должен отправлять в Рим, — сказал Гай Оппий.

— Ведь мы можем хотя бы надеяться на то, что ты примешь наше предложение, Корисиос? — спросил Авл Гирт.

В ответ я лишь кивнул.

— Тебе, наверное, нелегко пришлось в дороге? — поинтересовался Оппий у Бальба.

— Он прибыл сюда прямо из Рима, — пояснил мне Гирт.

Тайный агент Цезаря взял с подноса гроздь винограда, отщипнул одну ягоду и, не торопясь давать ответ на поставленный ему вопрос, положил ее в рот. Затем Бальб съел еще одну виноградину и наконец заговорил вновь:

— Что ты имеешь в виду, когда говоришь «нелегко»? С тех нор как я сложил с себя полномочия казначея Цезаря, даже самая утомительная многодневная поездка через местность, кишащую варварами, кажется мне увеселительной прогулкой. А как дела у моего замечательного преемника? Он еще не повесился?