Георг Борн - Анна Австрийская, или Три мушкетера королевы. Том 1
— Мой тюремщик! Прикажите ему войти, герцогиня, — отвечала королева-мать и, обратись к хотевшему уже откланяться д'Эпернону, прибавила, — останьтесь еще на минуту.
Шевалье д'Альберт вошел с низким поклоном. В руке у него была какая-то бумага.
— Из кабинета короля, моего сына? Покажите-ка, господин шевалье.
Мария Медичи взяла бумагу и взломала печать. Она вздрогнула, побледнела и подала письмо герцогу. Шевалье вышел.
— Прочтите, герцог. Они действуют быстро!
— В Блоа… завтра… так скоро! — пролепетал крайне взволнованный герцог.
— Да, в мои вдовьи владенья, — с ужасающей горечью засмеялась королева-мать. — Обо мне заботятся с трогательной преданностью, дорогой герцог! Прекрасно расположенный замок в Блоа совершенно готов и устроен к моему приезду. Лицо ее исказилось гримасой боли и ненависти. — Я поеду в Блоа, в тюрьму, а маркиза должна поступить ко двору. Прощайте, герцог, будьте счастливы!
XXVI. ПРЕСТУПНАЯ ЛЮБОВЬ
Анна Австрийская возвратилась из Сен-Жермена в Париж и снова поселилась со своим двором в Лувре.
Когда ей передали просьбу королевы-матери принять ко двору маркизу Вернейль, которая со времени падения Марии Медичи оставалась в стороне, она, ничего не подозревая, охотно назначила ее своей статс-дамой.
С этой женщиной, ставшей таким образом в ряд со знатнейшими особами государства, случилось некогда одно странное обстоятельство.
Король Генрих IV имел слабость часто менять предметы своей любви. После того, как он развелся с Маргаритой Валуа и уже отличил прекрасную и кроткую Габриэль д'Эстре, затем влюбился в девицу д'Антрег, женился на Марии Медичи, он подарил свое пылкое сердце возбуждавшей всеобщее удивление супруге Генриха Конде.
К числу фавориток короля принадлежала также одна благородная девица, скорее умная и привлекательная, чем красивая. Однажды добившись любви короля, девушка эта уже никак не хотела ее лишиться и не отказывалась при этом от всяких интриг и хитростей. Таким образом она сделалась маркизой Вернейль и была осыпана богатствами. Генрих позаботился даже о том, что ее принимали при Дворе и окружали полным почетом и уважением.
Когда же король потерял к ней интерес и она убедилась, что никакие ухищрения не могут возвратить его любовь, в сердце ее затаилась непримиримая ненависть к Генриху.
Весьма естественно, что утраченная любовь одного и того же человека создала между покинутой любовницей и нелюбимой женой некий союз. Мария Медичи и маркиза Вернейль сошлись гораздо скорее и теснее, чем того можно было ожидать, учитывая разность их общественного положения. Их отношения иногда походили на искреннюю дружбу.
После кончины Генриха IV маркиза примкнула к партии королевы-матери, но при этом вела себя так умно и осторожно, что никогда не выказывала ей своей преданности явно. Поэтому никто не подозревал о ее близости к королеве, и ни одна из партий не только не проявляла к ней никакой враждебности, но и вовсе не опасалась ее. При Дворе вообще с большим почтением относились к женщинам, которых некогда отличал Генрих IV. Маркиза же, сверх того, была очень богата и превосходно образована.
Молодая королева, несклонная к подозрительности, не могла и предполагать, что эта женщина была самая опасная интриганка среди тогдашнего Двора, что она не брезговала никакими средствами для достижения своих целей, и что с годами в наболевшем и озлобившемся сердце ее совсем не осталось никаких добрых чувств. Назначив маркизу своей статс-дамой, она сама приблизила ее к себе и допустила в свой самый интимный круг.
Анна Австрийская вообще была доверчива, а в последнее время так сосредоточилась на своих внутренних переживаниях, что совершенно неспособна была заметить чужую наблюдательность. Она стала любить уединение, подолгу молилась перед образом Мадонны, висевшем в ее будуаре, а по часто заплаканным ее глазам видно было, что беззаботная ясность покинула ее душу. Там бушевали теперь укоры совести, тоска и несчастная любовь, изгонявшие из нее то сознание невинности, которое прежде делало ее такой счастливой. Она не могла не сознавать, что эта невинность погибла безвозвратно, но не могла отказаться и от мечты быть любимой тем, кто так мощно ворвался в ее сердце.
Это была любовь постыдная, потому что она принадлежала не тому, с кем навеки соединила ее благословляющая рука священника. Это была любовь глубоко несчастная и безнадежная. Одновременно она чувствовала себя преступницей за то, что все помыслы ее стремились к человеку, который, не щадя чести и жизни, преодолел разделявшие их землю и воду лишь для того, чтобы припасть к ее ногам и признаться ей в своей любви.
Эстебанья заметила состояние Анны Австрийской и догадалась о породивших ее причинах. Она тосковала и страдала вместе с королевой, а иногда принималась спокойно рассуждать о ней. Она не могла ее осуждать, не могла сделать ей ни одного упрека, не смела и утешать ее, боясь усугубить и без того тяжелое состояние. Да и к чему бы привели всевозможные убеждения, просьбы и вопросы, если Анна Австрийская и без того была измучена упреками совести. Да и такой ли уж тяжкий грех она совершила? Разве страсть ее была таким уже великим преступлением?
Эстебанья тосковала молча, и в глубине души искренне сочувствовала королеве, потому что предвидела для нее тяжкие дни испытаний и горя. Она лучше чем кто-либо другой, знала, что Анна Австрийская приехала в Париж со светлыми надеждами и чистым сердцем, но Людовик своей холодностью и безучастием сам уничтожил в ее душе все ростки своего собственного счастья.
Холодны и натянуты были встречи супругов. В них не проглядывало даже намека на ту взаимную любовь, которая составляет семейное счастье и королей, и нищих. Эсте-банья ясно предвидела печальные последствия таких отношений. Сама она еще никогда не переживала блаженства любви, но женский инстинкт чует чужую любовь, ее счастье или муки, достаточно тонко распознает душевное состояние ближнего по таким ничтожным признакам, которые решительно ускользают от взора мужчины.
Добрая донна Эстебанья долго ломала себе голову над тем, как облегчить испытания, посылаемые ее королеве судьбою. Но она ни разу не позволила себе заговорить об этом ни с маркизой д'Алансонской, ни с де Вернейль, ни с герцогиней де Шеврез, хотя и знала, что герцогиня была посвящена в тайну королевы и что Бекингэм пользовался ее услугами как посредницы между ним и Анной Австрийской. Вся забота доброй девушки сосредоточивалась на том, чтобы оградить королеву от всякого огорчения, развлечь и развеселить ее.
Королева понимала ее страдания и часто нарочно принимала веселый вид. Она ценила эту многолетнюю преданность и знала, что Эстебанье должно быть обидно, что она не вполне открывает ей свою душу и часто ведет таинственные разговоры с герцогиней.
