Иван Грозный. Царь, отвергнутый царизмом - Сергей Кремлёв
Вот что надо понимать нам, анализируя ход и итоги Ливонской войны Ивана IV Васильевича Грозного. Ливонская война не была в итоге удачной лично для него, однако её геополитическая и цивилизационная необходимость для России была вне сомнений. В Ливонии – в той её части, которая и исторически, и по своему географическому положению должна была прилежать к Московскому государству, должно было быть прорублено русское «окно в Европу».
Однако после того, как оно было прорублено – пусть и мечом, но в целях мира и мирного взаимного сотрудничества и развития, это «окно» было забито самой Западной Европой. И жаль, что мы в России по сей день не очень-то это поняли, соглашаясь с европейскими клеветами на царя Ивана и возводя на него напраслину отечественного производства.
Глава 19
Средневековые Геббельсы versus царя Ивана и России
В прямой связи с вышесказанным находится и ещё один аспект той эпохи. Он тоже практически никогда в России не оценивался по его значению. Ранее о нём уже было сказано, но он заслуживает того, чтобы остановиться на нём дополнительно. Речь – о той психологической и информационной войне, которую Запад организовал против России с началом Ливонской войны.
Современный автор исследования об Иване Грозном профессор Мюнстерского университета Франк Кемпфер пишет, что «ужас разорения» вызвал в Ливонии и Германской империи «волну прокламаций», в которых «зверства московитов» изображались в тех же красках, что и «зверства турок». В Европе издавались памфлеты, иллюстрированные брошюры, листовки – «летучие листки», где русский царь и русская политика получали самые чёрные оценки, что было и понятно – Ливонская война на первых порах шла для России успешно, и надо было сплотить общественное европейское мнение вокруг идеи ограждения «цивилизации» от нашествия «большевист…» – пардон, «московитских орд».
Например, на одном из листков 1561 года изображалась душераздирающая картина. Левую часть листка занимал мощный дуб, на ветвях которого висели три полногрудые обнажённые женщины, в придачу утыканные стрелами, и отдельно подвешенные сердца, а у подножия дуба лежали три убиенных ребёнка, из груди которых и были вынуты эти сердца. В правой части листка группа русских лучников расстреливала из луков висящие трупы женщин. Над рисунком шёл текст, расписывающий «тиранию московитов» и их зверства.
А за пропагандой должны были последовать уже действия.
С введением «опричнины» антиивановская пропагандистская кампания усилилась, причём прежде всего в Германии. Ливонский орден был отделом Немецкого ордена, а немецкая или германизированная элита Ливонии ощущала себя находящейся на переднем крае противостояния с Москвой.
Да так оно и было. Если мы посмотрим на европейские источники сведений об эпохе Ивана Грозного, то обнаружим пестрящие немецкие имена: Штаден, Шлихтинг, Герберштейн, Гейденштейн, Таубе, Краузе, Буссов… И все они густо перемежают фактические данные с вымыслами, намеренной ложью или сконструированными ситуациями.
Так, например, померанский дворянин Шлихтинг, бежавший из войск Ивана IV в Литву, в первом своём сочинении «Новости из Московии, сообщённые дворянином А. Ш. о жизни и тирании государя Ивана» передаёт разговор Ивана с дьяком Висковатым в следующих выражениях… Висковатый вначале якобы просил Ивана не проливать столько крови, а особенно же – «не истреблять своего боярства», а далее предлагал царю «подумать о том, с кем же он будет впредь не то что воевать, но и жить, если он казнил столько храбрых людей»…
Грозный же якобы ответствовал: «Я вас ещё не истребил, а едва только начну, постараюсь всех вас искоренить, чтобы и памяти вашей не осталось»… (Заметим в скобках, что реальный Грозный поступал с детьми опальных наоборот – если те не были на подозрении, как отцы.) Затем – в передаче Шлихтинга – Иван заявил: «Надеюсь, что смогу это сделать, а если дело дойдёт до крайности, и Бог меня накажет, и я буду принуждён упасть ниц перед моим врагом, то я скорее уступил бы ему в чём-либо великом, лишь бы не стать посмешищем для вас, моих холопов»… Последнее заявление никак не могло принадлежать Ивану – в психологическом плане он мыслил и действовал прямо противоположно.
Руслан же Скрынников, приводя эти пассажи, с простодушием подлинного историка, верящего лишь «документу» (а как не верить Шлихтингу, если его записки современны эпохе Грозного!), комментирует их так: «Диалог передан Шлихтингом в «Новостях», отличающихся значительно более высокой степенью достоверности, нежели написанные позже «Сказания» (тоже вышедшие из-под пера Шлихтинга. – С.К.). Речь царя весьма точно выражала непомерную гордыню. С точки зрения стилистической она весьма близка к подлинным произведениям и письмам Грозного».
Похоже, Скрынников не дал себе труда задуматься – мог ли Шлихтинг быть свидетелем такого диалога, и почему речи Грозного у Шлихтинга стилистически действительно близки, в определённой мере, к подлинным произведениям и письмам Грозного? А ведь здесь, скорее всего, мы имеем дело с перевранным использованием Шлихтингом посланий Грозного к Курбскому или других документов Ивана. Впрочем, послания Курбского к Грозному западноевропейские мастера психологической войны тоже явно не обходили вниманием.
Полное название упоминаемых Скрынниковым «Сказаний» – «Краткое сказание о характере и жестоком правлении Московского тирана Васильевича». Уже само название указывает на подлинную суть творения Шлихтинга – это не историческая хроника, а злободневный политический пасквиль, из которого если и можно извлекать крупицы исторической истины, то лишь по методу Петуха из басни Крылова, искавшего жемчужное зерно в навозной куче.
Да и то…
Современный ярославский историк Илья Горшков, избравший темой своей диссертации как раз особу Шлихтинга, утверждает, что якобы нет оснований для предположений, что иностранцы вообще, и Шлихтинг в частности, сознательно искажали историческую действительность. При этом сам же Горшков сообщает, что Шлихтинг, находясь в Москве, «сотрудничал с разведывательной службой Польско-Литовского государства, сообщая «послам и гонцам» польского короля «верные сведения о делах неприятельских»…» Разведывательные данные Шлихтинг поставлял своим шефам, надо полагать, достоверные. Но публичные-то сочинения Шлихтинга имели другую задачу – дезинформации европейского общественного мнения относительно ситуации в России.
И один ли Шлихитинг этим занимался?
Мы без сомнений верим тому, что Иван Грозный убил своего сына – ведь даже великий Репин запечатлел в своём выдающемся полотне этот момент русской истории…
Истории ли?
Обстоятельства смерти Ивана Ивановича известны из рассказа иезуита Поссевино, который в лучшем случае мог пользоваться слухами, причём – слухами, скорее всего, злонамеренными. Не исключена и прямая провокация Поссевино. По сути,
