Александр Дюма - Графиня де Монсоро
– Это же говорил как-то вечером и наш хозяин, Клод Бономе. Он утверждал, что в его погребе найдется с полсотни бутылок, перед которыми вино у его собрата с Монмартрских ворот просто выжимки.
– Чистая правда, – засвидетельствовал Горанфло.
– Как! Правда? – возмутился Шико. – И вы тянете эту мерзкую подкрашенную воду, когда вам только руку стоит протянуть, чтобы выпить такого вина? Фу!
И Шико схватил чашку и выплеснул ее содержимое на пол.
– Всему свое время, брат мой, – сказал Горанфло. – Вино хорошо, если после того, как ты его выпьешь, тебе остается только славить господа, создавшего такую благодать. Но если ты должен выступать с речью, то вода предпочтительнее, не по вкусу, конечно, а по воздействию: facunda est aqua.[42]
– Ба! – ответил Шико. – Magis facudum est vinum,[43] и в доказательство я закажу бутылочку вашего романейского, хотя мне сегодня тоже выступать с речью. Я верю в чудотворную силу вина; по чести, Горанфло, посоветуйте, какую закуску мне к нему взять.
– Только не эту премерзостную зелень, – сказал монах. – Хуже ее ничего не придумаешь.
– Бррр! – содрогнулся Шико, взяв тарелку и поднеся ее к носу. – Бррр!
На этот раз он открыл маленькое окошко и выбросил на улицу шпинат вместе с тарелкой.
– Мэтр Клод! – обернувшись, позвал он.
Хозяин, который, по-видимому, подслушивал у дверей, мигом возник на пороге.
– Мэтр Клод, принесите мне две бутылки того романейского вина, которое, по вашим словам, у вас лучшего сорта, чем где бы то ни было.
– Две бутылки! – удивился Горанфло. – Зачем две? Ведь я не буду пить.
– Если бы вы пили, я заказал бы четыре бутылки, я заказал бы шесть бутылок, я заказал бы все бутылки, сколько их ни на есть в погребе. Но раз я пью один, двух бутылок мне хватит, ведь я питух никудышный.
– И верно, – сказал Горанфло, – две бутылки – это разумно, и если вы при этом будете вкушать только постную пищу, ваш духовник не станет вас порицать.
– Само собой. Кто же ест скоромное в среду Великого поста? Этого еще не хватало.
Мэтр Бономе отправился в погреб за бутылками, а Шико подошел к шкафу для провизии и извлек оттуда откормленную манскую курицу.
– Что вы там делаете, брат мой? – воскликнул Горанфло, с невольным интересом следивший за всеми движениями гасконца. – Что вы там делаете?
– Вы видите, я схватил этого карпа из страха, как бы кто-нибудь другой не наложил на него лапу. В среду Великого поста этот род пищи пользуется особенным успехом.
– Карпа? – изумился Горанфло.
– Конечно, карпа, – сказал Шико, поворачивая перед его глазами аппетитную птицу.
– А с каких это пор у карпа клюв? – спросил монах.
– Клюв! – воскликнул гасконец. – Где вы видите клюв? Это рыбья голова.
– А крылья?
– Плавники.
– А перья?
– Чешуя, милейший Горанфло, да вы пьяны, что ли?
– Пьян! – возмутился Горанфло. – Я пьян! Ну уж это слишком. Я пьян! Я ел только шпинат и не пил ничего, кроме воды.
– Ну и что? Значит, шпинат обременил вам желудок, а вода ударила в голову.
– Черт возьми! – сказал Горанфло. – Вот идет наш хозяин, он рассудит.
– Что рассудит?
– Карп это или курица.
– Согласен, но сначала пусть он откупорит вино. Я хочу знать, каково оно на вкус. Отчините бутылочку, мэтр Клод.
Мэтр Клод откупорил бутылку и наполнил до половины стакан Шико.
Шико осушил стакан и прищелкнул языком.
– Ах! – сказал он. – Я бездарный дегустатор, у моего языка совершенно нет памяти; я не могу определить, хуже или лучше это вино того, что мы пили у Монмартрских ворот. Я даже не уверен, что это то самое вино.
Глаза брата Горанфло засверкали при виде нескольких капелек рубиновой влаги, оставшихся на дне стакана Шико.
– Держите, брат мой, – сказал Шико, налив с наперсток вина в стакан монаха, – вы посланы в сей мир, дабы служить ближнему; наставьте же меня на путь истинный.
Горанфло взял стакан, поднес к губам и, смакуя, медленно процедил сквозь зубы его содержимое.
– Нет сомнения, это вино того же сорта, – изрек он, – но…
– Но?.. – повторил Шико.
– Но его тут было слишком мало, чтобы я мог сказать, хуже оно или лучше монмартрского.
– А я все же хотел бы это знать. Чума на мою голову! Я не хочу быть обманутым, и если бы вам, брат мой, не предстояло произносить речь, я попросил бы вас еще раз продегустировать это вино.
– Ну разве только ради вас, – сказал монах.
– Черт побери! – заключил Шико и наполнил стакан до половины.
Горанфло с не меньшим уважением, чем в первый раз, поднес стакан к губам и просмаковал вино с таким же сознанием ответственности.
– Это лучше! – вынес он приговор. – Это лучше. Я ручаюсь.
– Ба, да вы сговорились с нашим хозяином.
– Настоящий питух, – изрек Горанфло, – должен по первому глотку определять сорт вина, по второму – марку, по третьему – год.
– О! Год! Как бы я хотел узнать, какого года это вино.
– Нет ничего легче, – сказал Горанфло, протягивая стакан, – капните мне сюда. Капли две, не больше, и я вам скажу.
Шико наполнил стакан на три четверти, и монах медленно, но не отрываясь, осушил его.
– Одна тысяча пятьсот шестьдесят первого, – произнес он, ставя стакан на стол.
– Слава! – воскликнул Клод Бономе. – Тысяча пятьсот шестьдесят первого года, именно так.
– Брат Горанфло, – сказал Шико, снимая шляпу, – в Риме понаделали много святых, которые и мизинца вашего не стоят.
– Малость привычки, брат мой, вот и все, – скромно заметил Горанфло.
– И талант, – возразил Шико. – Чума на мою голову! Одна привычка ничего не значит, я по себе это знаю, уж кажется, я ли не привыкал. Постойте, что вы делаете?
– Разве вы не видите? Я встаю.
– Зачем?
– Пойду в монастырь.
– Не отведав моего карпа?
– Ах да! – спохватился Горанфло. – По-видимому, мой достойный брат, в пище вы разбираетесь еще меньше, чем в питие. Мэтр Бономе, что это за живность?
И брат Горанфло показал пальцем на предмет спора. Трактирщик удивленно воззрился на человека, задавшего ему такой вопрос.
– Да, – поддержал Шико, – вас спрашивают: что это такое?
– Черт побери! – сказал хозяин. – Это курица.
– Курица! – растерянно повторил Шико.
– И даже из Мана, – продолжал мэтр Клод.
– Говорил я вам! – с торжеством в голосе сказал Горанфло.
– Да, очевидно, я попал впросак. Но мне страшно хочется съесть эту курицу и в то же время не согрешить. Послушайте, брат мой, сделайте милость – во имя нашей взаимной любви окропите ее несколькими капельками воды и нареките карпом.
