Поль Феваль - Королевский фаворит
— Хорошо, — отвечал монах, не выказывая ни малейшего изумления.
Затем подошел лакей в ливрее слуг дома Сузы, которого мы уже видели в келье.
— Вчера, — сказал он, — его сиятельство говорил до глубокой ночи с сеньором Конти де Винтимиль. Я не мог ничего услышать из их разговора, только в то время, когда они проходили через переднюю, до моего слуха долетало слово «монах».
— Что же они говорили о монахе?
— Мне показалось, что дело шло об аресте вашего преподобия.
— Они не посмеют, — заметил спокойно монах, — да и будет ли еще у них на это время?
— Все же поберегитесь, — сказал, уходя, лакей.
В келье остались только монах и Балтазар.
— Берегитесь! — повторил гигант. — Граф вас боится, а вы знаете, на что он способен.
— Разве моя власть не такова же в Лимуейро, как и на главной площади Лиссабона? — сказал монах. — Пусть меня арестуют, и по одному моему знаку все замки упадут передо мной.
— Берегитесь, — прошептал еще раз Балтазар пророческим голосом.
Монах улыбнулся в ответ на это зловещее предсказание.
— Да будет воля Божия! — сказал он. — Теперь слишком поздно отступать.
Балтазар вышел.
Монах скоро последовал за ним в нетерпении увидеть и узнать все самому. Все говорило ему, что роковая минута борьбы близка, и он хотел, чтобы первое столкновение нашло его уже на поле битвы.
Вид города был печален, но спокоен, однако все лавки были закрыты, как накануне большего праздника. Там и сям собирались группы горожан и тотчас же расходились с мрачным видом, обменявшись несколькими словами.
Когда какая-либо женщина случайно показывалась на улице, она поспешно и боязливо скользила вдоль стен, как птица, ищущая гнездо при приближении бури.
Главные улицы города были пусты. Не видно было ничьей любопытной физиономии в окне, не слышно было шума и говора работающих ремесленников. Ни малейшее движение не прерывало эту зловещую тишину.
На всем лежал отпечаток какой-то грусти. Монах невольно подвергся влиянию этого странного зрелища, и его сердце сжалось.
— Берегись! — прошептал он, повторяя невольно слова предостережения, все еще отдававшиеся в его ушах. — Если это предчувствие, если в минуту победы?.. Нет! Бог справедлив. Если я должен погибнуть, он не позволит, чтобы мое дело осталось неоконченным.
Размышляя, монах дошел до конца Новой улицы и вышел на площадь, на которой, семь лет тому назад, Конти при звуке труб читал королевский указ, едва не поднявший бунт.
Площадь была так же полна народу, как и тогда, и шумный говор, раздававшийся со всех сторон, представлял странный контраст с гробовым безмолвием соседних улиц.
Но вид толпы был уже не тот, что семь лет тому назад. Повсюду виднелись лохмотья, исхудалые лица и раздраженные мрачные взгляды.
Эта оборванная толпа была живой и ужасной угрозой.
При виде монаха все головы обнажились и глаза блеснули надеждой…
— Не наступила ли минута? — шептали со всех сторон.
Монах покачал головой.
— Почтенный отец, — послышался около него чей-то голос, — вы положительно король этой толпы. Я удивляюсь вашей ловкости; я преклоняюсь перед ней… Вы достойны были бы родиться англичанином.
Монах обернулся и узнал лорда Ричарда Фэнсгоу, который инкогнито совершал свою соглядатайскую прогулку.
— Его величество король Карл не будет в состоянии достойно наградить вас, — продолжал англичанин. — Вы будете истинным покорителем Португалии. Эта толпа в превосходном настроении. Вы дали ей великодушно средства, чтобы не умереть от истощения, но не больше. Это великолепно… Пусть я умру, если я сколько-нибудь жалею о гинеях его величества. Вы отлично и выгодно поместили их; не думаете ли вы почтенный отец, что мы приближаемся к развязке?
— Да, милорд, мы присутствуем при последнем акте.
— С моей стороны, — сказал весело англичанин, — я готов аплодировать и кричать «браво»!
— И для этого будет больше причин, чем вы думаете, милорд. Я приготовил для вас небольшой сюрприз.
— Сюрприз? — повторил Фэнсгоу, подозрительно взглянув на монаха.
Но прежде чем тот ответил, в толпе произошло сильное движение, она раздвинулась и посреди площади образовался широкий проход.
Блестящий кортеж, состоявший из короля, двора и рыцарей Небесного Свода, выступил из Новой улицы.
Король ехал между Конти и Кастельмелором.
— Дорогу! Дорогу, его величеству! — кричала свита короля, расталкивая толпу.
Много рук схватилось за скрытые под платьем кинжалы, и много вопросительных взглядов устремилось на монаха; эта толпа ожидала только одного его слова, его знака, чтобы броситься на короля и его спутников.
Но монах был неподвижен.
Когда король поравнялся с ним, он почтительно поклонился.
— Поклон вашему преподобию, — сказал ему весело король. — Сегодня праздник в нашем дворце Алькантара, сеньор монах; мы приглашаем вас от всего сердца.
— Я принимаю приглашение вашего величества, — отвечал монах.
Глава XXXII. ПОСЛЕДНЯЯ КОРОЛЕВСКАЯ ОХОТА
День был сумрачный и холодный.
Королевский поезд продолжал свой путь к Алькантаре. Казалось, свита короля хотела показаться сегодня во всем блеске: рыцари Небесного Свода развернули по дороге свои сияющие красками эскадроны, в которых каждый всадник выглядел принцем.
Музыканты все время играли веселые марши.
Во главе рыцарей Небесного Свода важно ехал падуанец. Блестящая звезда его так и сверкала издали, несмотря на отсутствие солнца.
Но на лицах всадников проглядывала какая-то необъяснимая печаль. Один только Альфонс беззаботно веселился, не думая ни о чем.
— Друг Винтимиль, — говорил он Конти, — я очень рад, что снова тебя вижу; без этого проказника графа, который делает из меня все, что ему угодно, я давно бы вернул тебя, так как я вспоминал о тебе, по крайней мере, два или три раза. Но ты очень подурнел в твоем изгнании.
— Горе от разлуки с вашим величеством… — прошептал Конти.
— Я об этом и не подумал. Конечно, я солнце, которое все освещает… Видел ли ты моих собачек?
— Нет еще, ваше величество.
— Ну так я тебе их покажу… Но, Боже мой! Ты очень скучен, мой друг!
С этими словами король обернулся к Кастельмелору, думая найти с этой стороны более забавы. Но граф был мрачен и задумчив. Король зевнул и стал сожалеть, что не захватил с собой своих собачонок.
День в Алькантаре прошел, как обыкновенно проходили дни, когда король давал праздники. Сначала английский бокс, потом фокусники и бой быков. Не произошло ничего замечательного, если не считать отсутствия монаха, вероятно, забывшего свое обещание.
