Пол Андерсон - Королева викингов
Снова Эгиль выступил вперед и остановился перед королевской скамьей. Его пристальный взгляд встретился с голубыми, как лед, глазами Эйрика. Ни тот, ни другой не мигали. Тишина стала совершенно мертвой. И Эгиль прочитал стихи:
Вороватый сын Больной Ногиосмелился дочерью рабыниназвать мою жену.Велик телом Энунд и жаден:любит хватать чужое.Воин, узнай, чего я хочу.Моя жена должнав правах оставаться своих.Сын королей,в наших словах и клятвахничего, кроме правды, не будет.
Никто не проронил ни слова в ответ. Гуннхильд с трудом сдержала яростный крик. Она сидела здесь беспомощная, она, способная сокрушать королей, ничего не могла поделать, ибо Эгиль был в своей воле и в любой миг мог обратиться к собственному колдовству — искусству скальда. Эти искуснейшим образом сложенные здесь же, на виду у всех, стихи, полные затейливых кённингов — воин обозначался словами «потрясающий копьем», жена — «наливающая пиво» и «богиня иглы», — вызывали благоговение. Упоминание в стихах приносило своего рода бессмертие, память о человеке, живущем хоть во славе, хоть в презрении, сохранялась до скончания мира.
Со стороны казалось ей, что из такой же дали, как тот ястреб, который все так же парил над собравшимися на тинг, она наблюдала за тем, как Аринбьёрн вызывал своих свидетелей. Двенадцать человек, все известные и достойные люди. Да, слышала она сквозь ветер, завывавший в ее сознании, они присутствовали при том, как Торир и Бьёрн договорились между собой. Все они согласились дать присягу в том, что слова Аринбьёрна были истиной.
Судьи сошлись в кружок и принялись негромко говорить между собой. Ветер все усиливался.
— Да, — услышала она голос одного из них, — мы желаем принять у этих людей присягу, если король не запретит этого.
Конечно же, король хотел запретить им это. Конечно, он всей душой жаждал убить этого негодяя, который разделался с его людьми, навлек позор и изгнание на Эйвинда, брата его королевы, и нанес тому поражение, отверг его приказы и открыто прибыл сюда, бросая дерзкий вызов его могуществу. К ветру, бушевавшему в душе Гуннхильд, примешался секущий дождь со снегом.
— Я не скажу ни да, ни нет, — ровным голосом ответил Эйрик.
Эгиль не должен уйти целым и невредимым. Это было бы унизительно. Это было бы опасно. Внезапно полностью успокоившись, придя в себя, исполнившись холодного знания, Гуннхильд поняла, что может заставить мужское самолюбие своего мужа прорваться сквозь преграду королевской бесстрастности.
Она повернулась к Эйрику и сказала ровным резким голосом:
— Просто невероятно, мой господин, что ты сносишь эту великую дерзость Эгиля. Похоже на то, что ты не ударил бы его по губам, даже если бы он захотел откусить кусок от твоего королевства. Но если ты не хочешь ничего сделать для того, чтобы помочь Энунду, то я не позволю Эгилю попирать ногами моих друзей и отбирать то, что им принадлежит. — Она вскочила с места. — Ольв Корабельщик, где ты? — крикнула она. — Иди со своими людьми к судьям и проследи, чтобы они не вынесли решения, кое оказалось бы незаконным!
Она заранее договорилась с ним. Не зная, чего ожидать, он тем не менее пообещал помочь ей во всем, что бы ни потребовалось. Это она подняла его на то место, которое он теперь занимал, она, его сестра и королева.
Он свистнул людям, стоявшим вокруг него, и вместе с ними ринулся к кольцу. Сверкнули ножи, перерезавшие канаты — границы священной площадки. Рухнули ореховые колья. Послышались крики тридцати шести изумленных, оскорбленных людей. Ольв и его дружинники замкнули кольцо вокруг судей.
Собрание взорвалось криками. Люди глядели друг на друга, размахивали руками. Многие достали свои ножи. Но они не годились в качестве оружия. Все были потрясены, и никто не напал на тех, кто стоял, плечом к плечу, посередине.
Общие крики перекрыл голос Эгиля:
— Айсберг-Энунд слышит мои слова?!
— Я слышу! — крикнул тот.
— Тогда я вызываю тебя на поединок. Мы будем сражаться здесь и сейчас, на тинге. Пусть тот, кто победит, получит все, из-за чего мы спорим. А если ты откажешься, то станешь подлецом в глазах каждого мужчины!
Энунд зарычал, как собака. Аринбьёрн в испуге дернул Эгиля за рукав. А Гуннхильд охватило ликование. Ее враг больше не мог сдерживаться.
Она почти наяву ощутила, что короля охватила такая же холодная радость. С законами он мог разобраться позже, а то и вовсе переступить через них, учитывая то, как все были ошеломлены. А вот вызов, сделанный Эгилем, был столь же великим нарушением мира, как и поступок Ольва, если не больше. Впрочем, в подобном положении Эйрик Кровавая Секира чувствовал себя, как рыба в воде.
Он двинулся вперед — в светлых одеждах, казавшийся стройным и легким рядом со смуглым буяном, хотя их рост и, возможно, силы были равными.
— Если ты хочешь сражаться, Эгиль, — ухмыляясь, сказал он, — то мы можем доставить тебе такое развлечение.
Исландец опустил кулаки и сгорбился. На его виске билась темная жилка.
— Я не стану сражаться с тобой и всей твоей дружиной, — хрипло бросил он, — но, если мне позволят, я не стану отказываться от того, чтобы встретиться с любым на равных, один на один. И для меня будет безразлично, кто это будет.
Эйрик застыл на месте. На время, достаточное для нескольких ударов сердца, все остальные тоже остолбенели. Эгиль ни больше ни меньше как бросил вызов самому конунгу.
Аринбьёрн сразу понял, что произошло. Его спутники столпились вокруг его скамьи. Остальные его сторонники поспешно пробивались к нему сквозь вновь забурлившую толпу. Хёвдинг схватил своего друга за руку и потянул. Отчетливо прозвучал его голос:
— Лучше всего нам будет уйти, Эгиль. Здесь мы ничего больше не сможем добиться. — С помощью двоих своих воинов он чуть ли не силой уволок исландца прочь.
Когда они отошли на несколько шагов, Эгиль все же вырвался. Он обернулся, потряс кулаком над головой и проревел на все поле:
— Я призываю вас в свидетели, Аринбьёрн и Торд и все, кто слышит мои слова, вожди, законоговорители и бонды. Знайте, что я налагаю запрет на все земли, которые принадлежали Бьёрну. Никто не должен жить там, строить там или работать. Я объявляю их запретными для тебя, Айсберг-Энунд, и для всех остальных людей, здешних и иноземцев, знатных и низкорожденных. А всех, кто нарушит запрет, я назову беззаконными, нарушителями мира и оскорбителями богов.
Он отвернулся. Отряд быстро поднялся на вершину холма и скрылся из виду.
Гвалт начал понемногу стихать. Люди стояли кучками, осматривались, что-то бормотали. Предводители призывали успокоиться. Никто не подходил близко к судебному кругу, где собрались спутники Эйрика и Энунда. Среди них гордо стоял Ольв. Они с Гуннхильд обменялись беглыми улыбками.
