Явдат Ильясов - Месть Анахиты
— Ох! Вырвались мы наконец из клетки железной! В которую сами себя загнали. Теперь мы им покажем…
— Если не угодим в другую, — ворчал Фортунат, отирая пот.
— Теперь уж нет! Теперь…
Уведя отряд Публия за собой далеко от главных войск, парфяне остановились и повернулись к нему. Сюда же устремились другие, в еще большем числе. Теперь потолкуем…
— Погодите! — задержал Публий свой отряд. — Стойте на месте. Пусть увидят, что нас не так уж много. Подманим их на рукопашную, — усмехнулся он мстительно.
У него рука тяжко и сладко ныла. От неудержимого желания, с бешеной яростью стиснул рукоять меча, вонзил массивный острый клинок в живое тело врага. Блаженство! Его знает лишь солдат…
У старшего Красса рука между тем — от волнения, что ли, — вновь разболелась. Он, угрюмо растирая ее, ждал вестей.
И наконец услышал желанное:
— Неприятель обращен в бегство! Публий преследует его…
Красс и сам заметил: напор парфян, оставшихся здесь, против главных римских сил, значительно ослаб. Он ободрился, сделал знак трубачам. Протрубили сбор. Красс отвел когорты на возвышенность.
Дисциплина, конечно, хорошее дело! И все же…
Квестор Кассий с грустью смотрел, как огромное скопище людей, будто стадо баранов, повинующихся рожку пастуха, покорно бредет с равнины на холм. Нелепое зрелище. В нем сокрыто нечто преступное.
Что же сын? Опустив руку, Красс нетерпеливо помахивал ею. Но кровь приливала от этого к опухшему пальцу, давила на него и тем усиливала боль.
Почему он молчит? Старик, морщась, согнул руку и принялся водить ею взад и вперед, вниз и вверх, будто пилил. Себя по животу. И по сердцу.
Может быть, порученцев Публия перехватывают по дороге парфяне? О боже! Может быть, он сейчас… Красс застонал, приложил руку к груди и, поддерживая другой, стал баюкать ее, как ребенка…
Парфяне, которых теснил храбрый Публий, не спешили ввязываться в рукопашный бой. Они поставили против него лишь своих броненосных конников, остальных же пустили скакать вокруг.
Здесь Публий впервые увидел странных всадников с плоскими лицами и узкими черными глазами.
— Что за чудо? — удивился Публий.
— Хунну, — ответил кто-то знающий.
Эти не вопили, не визжали. Спокойно и деловито, не торопясь, они достали из колчанов оперенные длинные стрелы, вставили их в свои огромные луки, натянули их до предела и по знаку — возгласу предводителя — разом спустили тетиву.
Невероятной силы удар смел половину отряда римской легкой пехоты…
Затем началось нечто невообразимое. Взрывая копытами равнину, парфянские кони подняли такое огромное облако пыли, что фромены не могли ни ясно видеть, ни свободно говорить.
Они сталкивались друг c другом на большом пространстве и умирали не легкой и не скорой смертью. Корчась от нестерпимой боли, солдаты катались по земле, с визгом крутились на ней, как псы, угодившие под колесо. Они ломали стрелы в ранах и, пытаясь вытащить зубчатые острия, засевшие в жилах, терзали и рвали сами себя.
— Вперед! — надрывался Публий.
Но воины с криком и стоном показывали ему свои руки и ноги, насквозь пробитые парфянскими стрелами…
— За мной, друзья! Мы опрокинем их, — ободрил Публий конницу.
И стремительно ринулся с ней на броненосный парфянский строй, схватился с врагом врукопашную. Неукротимый человек! Он не думал о смерти. Он верил в победу.
Но рукопашная, на которую Публий возлагал все надежды, ничего не дала.
Кроткие легкие дротики галлов не могли пробить сыромятную толстую кожу и железо парфянских панцирей. Зато длинные тяжелые пики парфян глубоко проникали в плохо защищенные или просто обнаженные тела храбрых воинов.
А храбрость их не вызывала сомнений!
Галлы хватались за вражеские копья и, сходясь вплотную с парфянами, стесненными в движении тяжестью доспехов, сбрасывали их с коней. Иные, спрыгнув, подлезали под неприятельских лошадей и поражали их в живот. От боли лошади вздымались на дыбы и обрушивались сверху на своих и чужих.
Галлов изводила жажда, изнурял непривычный для них жестокий зной. Чего тут больше пролилось, в этом трудном бою — крови, пота, — бог весть. К тому же и лошадей своих они почти всех потеряли, когда напоролись на парфянские копья.
Им поневоле пришлось отступить к тяжелой пехоте, ведя под руки Публия, который изнемогал от ран.
Поблизости находился большой песчаный холм. Фромены, отбиваясь, отошли к нему и закрепились, образовав плотный круг. Внутри круга они поместили коней, затем сомкнули щиты в несколько ярусов. Песчаный холм заметно осел, расползся под ними. Но не так, чтобы сровняться с полем битвы. И превратился для римлян в ловушку. Позиция, которая им представлялась удобной для обороны, оказалась, наоборот, губительной.
Если на ровном месте первый ряд прикрывает собой ряды задние, то на холме, на склонах его, возвышаясь один над другим, все ряды одинаково очутились под ливнем стрел. И всем одинаково пришлось оплакивать свое бессилие и конец свой бесславный…
При младшем Крассе находились два грека из Карр, Иероним и Никомах. Они убеждали Публия тайно оставить обреченное войско и бежать с ними в Ихны — ближайший город, верный Риму.
— Сколько людей гибнет по моей вине! — сказал с черной горечью Публий. — Нет такой страшной смерти, которая заставила бы меня их покинуть. Бегите. Прощайте…
Он до последнего вздоха сохранил свою книжную речь. Правую руку младшего Красса повредило стрелой, и Публий утратил способность ею владеть. Он приказал оруженосцу ударить его мечом и, расстегнув панцирь, подставил ему правый бок. Тот, где печень.
— Родитель. Ах, родитель! Да спасут тебя светлые боги…
Друг его Цензорин умер подобным же образом.
Мегабакх сам покончил с собой.
Так поступили и другие вернейшие сподвижники Публия.
Парфяне, медленно поднимаясь по склонам холма, добивали копьями тех, кто еще продолжал сопротивляться.
— Все! Отвоевались. — Тит бросил пилум, сел на взрытый ногами песок на вершине холма, возле коней, закрыл руками лицо и застонал. — Теперь нас зарежут! — вскинул он к Фортунату мокрые глаза.
Фортунат не отвечал. Он стоял остолбенело с мечом в руке и не слышал его.
— Эй! — Фарнук толкнул Фортуната, который, слепой и глухой, тупо уставился куда-то в пыльную даль равнины. Будто голос далекой матери вдруг долетел до него. — Ты чего, со страху одурел? Отдай свою игрушку, она уже тебе ни к чему. — Сак с трудом вывернул меч из одеревенелой руки неудавшегося центуриона.
Так встретились два «Счастливца».
