Адольф Мютцельбург - Властелин мира

Они молча шли рядом, пока не добрались до дверей дома, где жила Амелия.

— Прощайте же, прощайте навсегда! — сказал Вольфрам. — Прощайте, Амелия! Да благословит…

Однако нечто необузданное, нечто демоническое в его натуре даже в такую минуту не позволяло ему произнести благословение, уже готовое сорваться с губ. Он боялся, что Амелия сочтет его слабым. Он страшился смягчиться, разжалобиться.

— Да благословит вас Бог и да простит вам все, что вы совершили! — твердо произнесла Амелия, как бы желая закончить недосказанную Вольфрамом фразу.

Он еще колебался, однако та же сила, которая заставила его покинуть родину и Европу, — сила, называемая упрямством и эгоизмом, — вновь одержала победу. Он повернулся, быстро зашагал к берегу и прыгнул в лодку. Но спустя некоторое время силы покинули его. Он бросил весло и разразился судорожными рыданиями.

— Все пропало! Она не любит меня больше! — бормотал он, глотая слезы и всхлипывая. — Она презирает меня — и поделом!

Прошло три дня. Вольфрам расположился перед входом в пещеру, служившую ему жильем, на уступе скалы, откуда мог окинуть взором всю водную гладь.

Его лицо разительно изменилось: глаза глубоко запали, щеки ввалились. Впрочем, оно не утратило горделивого и презрительного выражения, однако выглядело намного мрачнее.

Назавтра после посещения острова мормонами и разговора с Амелией прибыл посланец из Нового Иерусалима и официально, от имени пророка и верховного предводителя Бригема Янга, потребовал от молодого человека побороть свою лень и вернуться к братьям. Вольфрам едва удостоил его ответом и лишь в общих словах дал понять, что будет поступать так, как считает нужным.

Со своего наблюдательного пункта он как на ладони видел все озеро, а взгляд его неизменно возвращался к Новому Иерусалиму. Вскоре он заметил небольшое суденышко, которое держало курс на его остров. Когда оно приблизилось, острый глаз Вольфрама разглядел в нем двух человек. Он предположил, что это опять Уипки и Хиллоу. Но не угадал: из этих двоих там был один только Уипки, а второй, вероятно, просто сидел на веслах.

Прошло немало времени, прежде чем Уипки взобрался на скалу. Вольфрам не встал ему навстречу, даже взглядом не удостоил.

— Эй, Вольфрам! — воскликнул Уипки. — Ты что же, решил остаться здесь навсегда?

— Останусь, пока не надоест!

— А тебе известно, кому принадлежит остров?

— Остров? Кому же?

— Мормонам, насколько я знаю, — ответил Уипки.

— Прекрасно, и что отсюда следует?

— Только то, что он — часть территории колонии, а это значит…

— А это значит… договаривай, черт возьми, не тяни!

— …если ты не прекратишь раздражать братьев своим равнодушием и своей ленью, тебе придется его покинуть, — мягко и невозмутимо закончил доктор.

Вольфрам не удержался от презрительной гримасы и с насмешкой взглянул на Уипки.

— Так ты явился сообщить мне о моем изгнании?

— Нет, даю слово! — заверил доктор. — Но братья дуются на тебя. Может быть, от тебя слишком многого ждали и теперь недовольны, что ты не оправдываешь надежд. Ты всюду нужен — ведь наши архитекторы, сам знаешь, немногого стоят! Именно поэтому к тебе будут строги.

— Все? — спросил Вольфрам. — Это мне и самому давно ясно.

— Нет, не все, — продолжал Уипки. — Завтра — воскресенье, и после богослужения будет собрание общины.

— Дальше, дальше, черт побери!

— Дальше будет повенчано несколько пар…

— Это меня нисколько не интересует.

— Как сказать, — усомнился Уипки. — Я слышал, одному из братьев отдадут в жены француженку.

— Француженку?! — переспросил Вольфрам, стараясь не показать волнения. — Кому же именно?

— Не знаю, — ответил доктор. — Вначале мы все, конечно, думали, что ее выдадут за тебя. Но когда ты стал подобным образом демонстрировать всем нам свое пренебрежение, нашлись, разумеется, и другие претенденты.

— Я отказался от нее! — вскричал Вольфрам. — И тебе это давно известно!

— И тебе безразлично, если ее руки будет добиваться другой?!

— Совершенно! Впрочем, назови мне, ради интереса, тех, кто ищет себе невесту в Новом Иерусалиме!

— Во-первых, я сам! — заявил Уипки.

— Ты?!

Вольфрам вскочил, и на его лице появилось столь своеобразное выражение, что Уипки даже испугался.

— Ты удивлен? — спросил доктор. — Но у меня нет супруги, меня уже не раз упрекали за это, и, прежде чем жениться на старухе или уродине, почему не подумать о молодой и красивой француженке? Повторяю тебе еще раз, мне бы это и в голову не пришло, если бы ты еще имел на нее виды. Но коли ты отступился, я не вижу причин… — Уипки запнулся и умолк.

Между тем Вольфрам отвернулся от него и обратил взгляд на спокойную гладь озера.

— Ты прав, совершенно прав, я понимаю! — сказал он ледяным тоном.

Доктор не знал, что и думать о Вольфраме. Весь облик юноши выдавал глубокое волнение, а слова, которые он произнес, звучали бесстрастно и равнодушно.

— Церемония состоится завтра, — добавил Уипки. — Ты придешь?

— Пока не знаю, — ответил Вольфрам. — Я должен все обдумать.

— Но тебя вызывают и по твоему собственному делу, — напомнил ему доктор.

— Мне это известно. Но мой ответ будет прежним.

Проклиная сквозь зубы высокомерного и несговорчивого парня, доктор Уипки отправился восвояси.

На другой день, едва первые солнечные лучи позолотили вершины скал, Вольфрам собрался в путь. Утро выдалось таким ясным и безмятежным, о каком можно только мечтать. Поверхность озера была совершенно гладкой, и в нем отражалось безоблачное небо. Ни один порыв ветра не рябил воду, и сверкающий след от лодки Вольфрама, направлявшейся в Новый Иерусалим, был виден на водной глади до самого острова.

Дом семейства Хиллоу располагался на окраине поселка, и Вольфрам, направляясь туда, мог не опасаться, что будет замечен многими жителями Нового Иерусалима.

Ему понадобилось всего несколько минут, чтобы добраться до жилища мормона.

В комнате, куда он вошел, было чисто прибрано, и на фоне этой ухоженности истрепанная одежда молодого человека производила особенно неприятное впечатление. Даже дети, казалось, почувствовали это — при появлении нежданного гостя они испуганно попятились, стараясь держаться поближе к отцу. Сам же Хиллоу дружелюбно встал ему навстречу.

— А, брат Вольфрам! — сказал он, протягивая ему руку. — Неужели и вправду решился, да еще в воскресенье?

— Как видишь, — ответил молодой человек. — А тебе известно, почему я пришел?