Виктор Поротников - Пересвет. Инок-Богатырь против Мамая
— Ничего мне не нужно, воевода, — сказал Пересвет, не глядя на гостя, присевшего на скамью рядом с ним. — Все у меня есть, токмо радости в сердце нет. Потерял я невесту любимую, и от этого пусто у меня на душе и весь свет для меня — пустыня.
— Меня кличут Волуем Окатьевичем, — промолвил воевода, сняв шапку с головы. — А как тебя звать, младень? Хочу князю о тебе поведать.
Пересвет назвал свое имя, откинув голову назад и устремив безразличный взор в потолок. Он был бледен, его светлые длинные волосы были слегка взлохмачены. На нем была обычная крестьянская рубаха из неотбеленного льна, чистая, но мятая.
— Где же ты выучился тихим скрадом по лесу ходить? — поинтересовался Волуй Окатьевич.
— В Пруссии, — тихо ответил Пересвет.
— Тебе, что же, с тевтонцами сражаться доводилось? — опять спросил воевода.
— Было дело, — проговорил Пересвет тем же тоном.
— Нашему князю такие воины, как ты, надобны, — продолжил Волуй Окатьевич. — Надумаешь встать у княжеского стремени, младень, дай мне знать. Меня в Москве всякий знает.
— Нет, воевода, — Пересвет тряхнул спутанными волосами, — не хочу служить никому, кроме Господа. Лишь в молитвах я нахожу утешение.
— Это в тебе боль говорит, друже, — мягко сказал Волуй Окатьевич. — Боль-то пройдет, поверь мне. Жизнь не стоит на месте.
Всех убитых Пересветом разбойников смерды из Косарихи вынесли из леса, чтобы княжеские гридни могли опознать среди них тех, за кем давно шла охота. Потом трупы злодеев закопали в овраге за селом.
В Сергиеву обитель Пересвет вернулся в ореоле славы доблестного мстителя, которая дошла до монастыря раньше его.
Был конец августа.
В монастыре царило радостное оживление, поскольку игумен Сергий одолел-таки свою тяжкую хворь и встал с постели. Выстоять службу в храме Сергий еще не мог, так как был очень слаб, но по обители он передвигался самостоятельно и присутствовал на всех трапезах.
Со Стефаном у Сергия состоялся серьезный разговор наедине, после которого Стефан ушел в Москву и больше не вернулся в лесную обитель. Монахам стало известно, что игумен Сергий не одобрил то, что Пересвет ушел из монастыря на кровавое дело с ведома и разрешения Стефана. Сергий полагал, что Стефан не имел права так поступать. Вместо того чтобы отговорить Пересвета от столь рискованного намерения, Стефан, наоборот, подтолкнул его к этому своим одобрением.
Теперь вставал вопрос о допустимости нахождения послушника Пересвета в стенах монастыря, ибо убийство многих людей, пусть и злодеев, висело на нем тяжким грузом. Среди монахов были такие, кто не желал садиться с Пересветом за один стол, не желал стоять с ним рядом на литургии в церкви. Всем было ведомо, что Пересвет взялся за оружие, мстя за гибель любимой женщины. Кто-то из схимников был готов ради этого простить Пересвету столь тяжкий грех смертоубийства, а кто-то не собирался этого делать; эти люди и связь с женщиной считали тяжким грехом.
В монастыре назревал раскол. Поступок Пересвета был у всех на устах. Многие из иноков открыто говорили, что, изгоняя из обители Стефана, надо было вместе с ним изгнать и Пересвета. «Это яблоки от одного дерева, — заявляли самые непримиримые из монахов. — Гордыня и необузданный гнев владеют их душами. Таким не место в святой обители!»
Сергий благоволил к Пересвету, помня о том, как он вместе с Ослябей не дал ему замерзнуть в прошлую зиму на пути из Переяславля-Залесского. Сергий объявил братии, что за недавние свершенные убийства послушника Пересвета надлежит подвергнуть покаянию через всенощные бдения в храме. Если Господь простит Пересвета за пролитую им кровь, то это проявится в некоем знаке, поданном свыше. Если Пересвет не вымолит прощение у Всевышнего, значит, и знаков никаких не будет. «Вот тогда мы с чистой совестью сможем удалить Пересвета из нашей обители», — сказал Сергий.
Дабы ни у кого не возникло недоверия к искренности Пересвета в покаянии, игумен Сергий принял решение отстоять все всенощные бдения вместе с ним. Это было нужно еще и для того, чтобы при появлении Божественного знака в храме находился не только Пересвет, но и еще один свидетель этого чуда.
Суть всенощного бдения заключалась в том, что грешник был обязан не спать всю ночь и молиться. Какие-то из молитв кающийся должен был знать наизусть, но основные тексты ему надлежало читать по богослужебным книгам. Большую часть ночи грешник должен был простоять на коленях перед иконой или святым распятием.
Пересвет был признателен игумену Сергию за то, что он проявил такое сочувствие к нему, по сути дела приняв на себя часть его вины перед Богом. В первую ночь, затворившись в храме вдвоем с Сергием, Пересвет молился и каялся столь истово, что утром он вышел из церкви совершенно обессиленный. Поспав всего три часа, Пересвет поднялся с ложа и ушел работать на лесную вырубку. Там он трудился до сумерек вместе с Ослябей и другими послушниками.
После вечерней службы в храме все монахи и послушники разошлись по своим кельям. Лишь Пересвет и игумен Сергий опять остались в церкви на всю ночь.
Эти бессонные ночи слились для Пересвета в сплошную мучительно-тревожную череду ожиданий и надежд на какое-то чудо, от которого зависит его дальнейшая судьба. Читая шепотом молитвы и псалмы, Пересвет напрягал свои чувства, стараясь не пропустить того благостного мига, когда на него вдруг опустится незримой пеленой Святой дух, дающий человеку прозрение и очищение. Пересвет знал, что Господь может присутствовать рядом с человеком и незримо. Ему хотелось ощутить это незримое присутствие Всевышнего как доказательство прощения его грехов. Порой сердце Пересвета замирало от странного испуга, то из глаз его вдруг начинали неудержимо катиться слезы. Глядя затуманенным взором на образа, Пересвет порой чувствовал, что в душе у него все спуталось, перемешалось, он не мог управлять собой, придавленный каким-то странным бессилием.
«Так бывает, ибо всякое очищение происходит через слезы, страдания и переживания, — молвил Пересвету игумен Сергий. — Вроде спит в тебе все, а потом вдруг вздымается, да как забродит, как прихлынет к сердцу… Через эти-то муки и возрождается душа твоя, и ты как бы рождаешься для новой жизни, сын мой!»
После целой недели ночных бдений Пересвет заметно исхудал и осунулся. Он стал малоразговорчив и задумчив. Ослябя чувствовал, что ни молитвы, ни ночные бдения не могут заглушить в Пересвете боль утраты по погибшей невесте.
— Шуга умерла от рук лесных татей, — сказал как-то Пересвет Ослябе. — Я перебил этих злыдней, но тела своей невесты так и не нашел. Лежит она где-то без погребения, мокнет под дождем, а может, дикие звери уже растащили мою Шугу по косточкам. Терзаюсь я, думая об этом.
