Михаил Зуев-Ордынец - Последний год
— Продолжайте, Македон Иванович, — бледнея все больше и больше, сказал Андрей. — Что дальше было?
— А дальше скажу про нашу божью коровку. Связали они и ее этими сыромятными ремнями, да забыли, что первое, чему индиане учат своих детей, это освобождаться от сыромятных ремней. Выскользнула она из ремней, сорвав с себя эту пронизку, и с бабьим своим ножом кинулась на шайку душегубов. Не божья коровка, а орлица! Хотела, видно, прорваться к дверям и вас или меня разыскать. Ее, конечное дело, обезоружили и снова скрутили, на этот раз, наверное, уже веревками…
Андрей стиснул рукой лицо. Перед глазами его встала Айвика. Освещенная костром, покачиваясь на онемевших ногах, она говорит устало: «Гуп!.. Уах!.. Я распорола ему шкуру на боку!»
А Македон Иванович вдруг вскочил и забегал по комнате, выкрикивая:
— Нет нам, окаянным, никакого прощения! Какую славную девку загубили! Я ее, как дочь, полюбил. И брата ее под нож подвели. И зачем я, ржавый шомпол, ушел и не приказал им запереться? Истинно, лосей по осени бьют, а дураков круглый год!
— А куда вы уходили? Надолго?
— То-то и оно, что думал в минуту обернуться, а вышло надолго. Это тоже Пинк подстроил. Вскоре после вашего ухода получаю я от него с матросом записку. Писал он, что ему поручено отвезти партию завербованных канадских и американских зверовщиков в места, близкие от моего редута. А посему, решил-де он, пользуясь такой удобной оказией, доставить на Береговой редут и наши ружья. Приходите, писал он, в пассажирскую гавань, где мы и договоримся окончательно. Я возликовал и побежал! И правда, грузил он зверовщиков на свой «Сюрприз», это я сам видел. И с парнями я поговорил: все правильно, в наши места они направляются. А с Пинком началась старая песня: на колу мочала, начинай сначала! То он соглашается доставить ружья, то опять о золоте разговор заводит. Бился я с ним часа три, не меньше. А потом осатанел вдруг Петелька, чуть не за глотку меня схватил и требует свою карту. Так прямо и сказал: «Отдайте мою карту, не то каюк вам сделаю!» А я ему ответил: «Иди ты, знаешь, куда, каторжная душа!» И ушел. А к чему я пришел — сами видите, — показал капитан на труп индейца. — Теперь-то мне понятно, что Пинк диверсию устроил Отвлек внимание противника от места нанесения главного удара. Он меня из дома выманил, а его варнаки к нам в дом! Очень просто. И, как на горе, вы Молчана с собой взяли. Он бы им такую катавасию устроил, что весь город сбежался бы!.. Что это вы, ангелуша, уставились на меня, как медведь на градусник?
— Я не случайно взял с собой Молчана, — глядя прямо в глаза капитану, сказал со странным спокойствием Андрей. — Меня с умыслом просили увести Молчана из дома на этот вечер.
— Кто просил? — вскинул капитан на Андрея единственный глаз.
— Все, все скажу! — крепко сжал Андрей руку Македона Ивановича, лежавшую на столе. — Вы видели ее сегодня… Ангел, не так ли? Ангел красоты, чистоты и добра!
— Это вы про баронессу? Насчет ангела доброты, это кому как, — отвел свой глаз капитан. — А по-моему, она с коготком. Ну, да это ваше дело. А какое она касательство имеет к нашему разговору?.. Батюшки!.. Неужели?..
Андрей еще крепче сжал руку Македона Ивановича.
— Она лгала, что получила мое письмо только вчера, за несколько часов до бала в замке. Она получила его много раньше, и они имели время обдумать нападение на нас.
— Андрей Федорович, ангелуша, что вы говорите? Статочное ли это дело? — закричал Македон Иванович, выдернув свою руку из рук Андрея.
— Да, да, да! И они начали охоту на нас! Вас выманил из дома Пинк, меня выманила сна. Она же просила меня привести к ней Молчана. Шапрон, который никакой не маркиз, а петербургский жулик, пират Джон Петелька и баронесса Штакельдорф — это одна шайка! Одна шайка! — закричал Андрей, больно ударяя по колену крепко сжатым кулаком.
— Тише, тише, ангелуша, — поймал капитан его руку и начал ласково поглаживать ее. — Чувствую, родной мой, каково вам. Этакое душу может разорвать.
Андрей от ласки верного друга начал затихать. Губы его еще дрожали от ярости, но на лице была только душевная мука.
— Знают они, куда мы сегодня отправимся?
— Знают. Я сказал ей об этом, — с мучительным стыдом прошептал Андрей.
— Эх, совсем отвернулось от нас колесо Фортуны! — зло крякнул Македон Иванович и, спохватившись, снова с неуклюжей лаской погладил Андрея по руке. — А вы не казнитесь, ангелуша. Оба мы с вами много ошибок наделали. Да ведь непривычны мы с душегубами дело иметь.
Он встал и заходил по комнате, сунув ладони под мышки. Андрей тоскливо прислушивался к медленным шагам капитана. Вышагивая по комнате, Македон Иванович задумчиво бросал время от времени:
— Вот они какие дела-то… Сучковато получилось… Да-а, дела не хвали…
Потом решительно остановился перед Андреем и сказал:
— И все же мы поедем на Береговой! Больше нам некуда податься. А на своем редуте я и господу-богу прикурить дам!
— Айвику оставим в руках подлецов? — тоскливо спросил Андрей. — Я не согласен!
— Не оставим. Насчет божьей коровки я так оплановал. Смерть ей не грозит. Пинк попытается выпытать у нее все, касающееся золота. Ох, проклятое золото! Всегда оно за собой несчастья тащит!.. А я, не теряя времени, сообщу моим здешним кунакам, чтобы они разведали про девушку. Нападут они на ее след — мне весточку дадут. Тогда и мы начнем действовать! На такой план согласны?
— Хорошо. А когда мы отправимся? Скорее бы! — вырвалось горячо у Андрея.
— Ванька уже налаживает джонку. Готово будет, подаст сигнал. — Македон Иванович вытащил свою луковицу. — Времени v нас еще немало. Чем же нам заняться? Хотите знать, как кончилось дело с Громовой Стрелой?
Андрей молча кивнул головой.
— Сколько они ни зверствовали над ним, ни слова не добились. Креста на них, окаянных, нет! — Македон Иванович покосился на изуродованные ноги индейца. Лицо капитана страдальчески сморщилось — Не переломили они парня. А ведь знал он, наверное, дорогу к золоту?
— Знал. Я был с ним на золоте.
— Вот видите! А про карту знал он, что она у вас в рубашку зашита?
— Тоже знал.
— И тоже не выдал! А если бы выдал, быть бы и вам покойником, ангелуша. Они вас на улице подстрелили бы. Нож в спину, и дело с концом! Карта в их руках. — Капитан снял платок с лица индейца и долго молча смотрел. Потом сказал с уважением:
— С великой честью принял он смерть. Смеялся им в рожи поганые да песни пел.
— Песни пел? — удивился Андрей. — А с улицы никто не услышал?
— Флигель наш в глубине двора, далеко от улицы. А на всякий случай Живолуп в это время на гармошке играл. Помните, он и в трактире на гармошке упражнялся. Как я узнал про это? Я, как вернулся и увидел несчастье, сразу к хозяйке побежал. Вот ее дом, к флигелю близко стоит. Решил я — свяжу их, если они слышали и догадались, что у нас произошло. Чего доброго, побегут заявлять, и нам тогда подобру-поздорову из города не выбраться. Оказалось, они гармошку только и слышали, да как индиан пел. Мадам Печонкина решила, что у нас гулянка идет, гармошка играет, индиан спьяну поет. А старая колошенка сказала мне на своем языке, что вождь не пьяный был, а пел песни пыточного столба. Знаете, ангелуша, какая это песня?
