Юрий Никитин - О доблестном рыцаре Гае Гисборне
Конь остановился перед воротами, Гай привычно сунул руку за рогом, но вспомнил, что эта несокрушимая крепость – монастырь, а не баронский замок, спешился, все-таки шериф всего лишь короля, но для Господа что король, что последний нищий – одинаковые существа и оба заслуживающие снисхождения и жалости, если не слишком наглеют.
Воротарь вышел навстречу и принял у него коня, в массивных воротах отворилась широкая и высокая калитка. Конь прошел через нее свободно, а там еще один монах приблизился и молча взял под уздцы.
Гай напомнил:
– Надо поводить сперва, а то мы долго шли галопом.
Монах обронил невозмутимо:
– Господь велит заботиться о каждом дыхании. Даже о человеке.
– Господь лучше нас знает, – согласился Гай, – о ком надо заботиться больше.
Монах перекрестился.
– И вовсе не потому, что он больше достоин… А вот и наш аббат, отец Сергио!
Аббат вышел из темной часовни, часто моргая от яркого солнечного света и морщась, даже глаза прикрыл ладонью, быстро направился к ним.
Гай поклонился.
– Прошу благословения, святой отец.
Аббат быстро перекрестил его.
– Да хранит вас Дева Мария… Я настоятель этого монастыря, отец Сергио. Как хорошо, что вы к нам заглянули, шериф!
– Что случилось?
Аббат перекрестился и сложил ладони у груди.
– Неделю тому разбойники убили нашего брата Лукаса. Он вез беднякам в деревню Верхние Камни хлеб и сыр, так у него отобрали все, даже лошадь с телегой, а над ним долго издевались, мучали всячески, жгли огнем, а потом зверски убили…
Гай стиснул кулаки.
– Мерзавцы! Но почему вы не сообщили сразу?
Аббат перекрестился.
– Мы всегда готовы отдать жизни во имя Господа и за благое дело, а разбойники за это будут гореть в аду. Но сегодня произошло то, что никак нельзя оставить…
– Что?
– Разбойники поймали нашего брата Йоргеса, он раздавал крестьянам милостыню, побили сильно и велели передать, что отныне мы должны отдавать деньги не крестьянам, а только им, разбойникам. А также хлеб и зерно, которые мы от щедрот своих распределяем между бедными…
– Как обнаглели! – вырвалось у Гая. – Что сталось с Англией?..
– Обнаглели, – согласился аббат. – Мы готовы жертвовать своими жизнями, но не можем оставить бедных без помощи.
Гай спросил быстро:
– Если они в деревне, я найду их и повешу быстро. Но в лесу… Кто-нибудь может вывести на их проклятое логово?
– Мы не сможем, – ответил аббат, – потому что все братья почти не покидают стен монастыря, если не нужно сделать что-то совсем уж срочное. Однако я знаю, кто может помочь.
– Отлично, святой отец! Давайте их имена. Как много они знают?
Аббат покачал головой.
– Тайна исповеди, сын мой. Иногда исповедуются и разбойники, но я не могу их выдать. Однако есть крестьяне, что охотятся в лесу…
– Браконьерничают, – уточнил Гай.
– Браконьерничают, – легко согласился аббат, – так вот они видели издали их лагерь. А так как эти крестьяне сами пострадали в свое время от разбоя…
– Спасибо, святой отец, – поблагодарил Гай. – Я даже не думал, что вот так сразу найду у вас помощь и поддержку. Я приехал просто так, посмотреть, чем занимаетесь и чем могу помочь. Все-таки я шериф, я отвечаю за эти земли и всех людей, живущих здесь.
Аббат скромно улыбнулся.
– Рады помочь. Но раз уже здесь, посмотрите, шериф, наше хозяйство. У нас есть что посмотреть и чему поучиться. Мы надеемся, что хоть часть наших знаний сумеем передать крестьянам.
– Хорошо бы, – согласился Гай.
– Пройдемте, – пригласил аббат. – Пока нашу гордость…
Гай шел за ним, крутил головой, удивляясь и изумляясь, монахи хитры на выдумки, а в одном месте вообще остановился, хотя аббат звал идти дальше.
Массивные железные решетки, каждая весом более четырехсот фунтов, явно выкованы прямо здесь же самими монахами, что могут поучить кузнечному делу лучших мастеров Англии. Сейчас вот, меняя направление русла, они заставляют воду течь, куда желают, и тем самым у рыб в их водоемах всегда чистая проточная вода, а у тех, кто любит тихие пруды со стоячей водой, как те же карпы, вода если и меняется, то по капельке.
Аббат вернулся и, остановившись рядом, пояснил скромно:
– Наш устав запрещает нам вкушать мясо, так как оно разжигает страсти и похоть. Потому только рыба… У нас сто пятьдесят садков, а пресноводная рыба, как вы знаете, намного вкуснее и питательнее, чем морская. За время прошлого поста мы съели шестьсот больших рыбин…
Гай сглотнул слюну, в прозрачной воде плавают огромные толстые карпы, шевелят вздутыми, как у юных девушек, губами, глаза кроткие, сонные, рыбам здесь хорошо, вода чистая, свежая, кормят всегда вовремя…
– Я смотрю, – заметил он, – у вас щуки отдельно, мальки отдельно…
Аббат воскликнул:
– Еще бы! А вот там, видите, специально отобранные самки и двухлетние рыбы. У нас в ходу еще искусственное оплодотворение рыб, еще повышает разводимость…
Гай спросил с сомнением:
– И все съедаете?
Аббат взглянул с мягким укором:
– Как можно? Продаем оптом трехлеток. Особенно берут карпов, а так вообще-то разводим еще форель, окуней. В большой цене угри. У нас двенадцать водяных мельниц ниже по реке, оттуда каждый присылает в монастырь по сто рыбин. Жителям тоже разрешаем ловить в наших реках, но только мелкую рыбу, а также раков, угрей, гольянчиков… Если же случайно поймают мальков, то им наказано выпускать обратно в реку.
– И выпускают? – спросил Гай с сомнением.
Аббат вздохнул, перекрестился.
– Человек все еще грешен, ваша милость.
– Это я заметил, – согласился Гай. – Только мои методы увещевания не творить зло несколько проще.
– Проще, – ответил аббат, – не всегда… хорошо.
– Вы правы, святой отец, – сказал Гай. – Надеюсь, когда-то моя работа станет ненужной.
Аббат грустно улыбнулся.
– А теперь, сын мой, время трапезы. Откушай с нами, а потом продолжим разговор.
Он ушел, ему нужно обязательно переодеться, молчаливый монах появился, словно из ниоткуда, и жестом пригласил Гая идти за ним.
В большом продолговатом зале стол уже накрыт, монахи входят тихо и степенно, садятся и ждут. Гаю указали свободное место, он сел и почти сразу же поднялся вместе со всеми, когда в дверях появился настоятель монастыря.
Монахи, мелькнула непрошеная мысль, создают, развивают и вносят в мир Европы такое необычное явление, как этикет. Во Франции он это видел особенно четко, а пока что даже за столом у королей пирующие ведут себя, как дикие звери: хватают руками самые лакомые куски, отпихивают соседей, громко хохочут так, что изо рта выскакивают полупережеванные куски, кости и жилы выплевывают прямо на стол или соседу на блюдо и ржут, довольные своим остроумием, жирные пальцы вытирают о скатерть или об одежду подносящих еду слуг.
