Павел Лагун - Капитан Сорви-голова. Возвращение
— Хозяин, — прошептал он немеющими губами. — Ты… жив… Как хорошо… И она жива? Люби ее… И… не забывай меня… Его глаза остекленели. Хриплое дыхание затихло. Жан схватился руками за голову. Из глаз его брызнули слезы. Сзади к нему подошла Жориса и обняла за плечи. Она тоже тихо плакала. Пастор Вейзен негромко читал заупокойную молитву, держа в руках зажженную свечу. Все стояли, опустив обнаженные головы. Фанфана укрыли плащом комманданта Поуперса. — Нужно бы его похоронить, — проговорил, вытирая слезы, Жан. — Нам нельзя выходить наружу, — сказал Поль Редон, — как бы мы своей стрельбой не всполошили англичан. — Эти стены заглушают звуки, — успокоил их пастор, — и я знаю здесь, в самой церкви, склеп. Можно положить его туда. Возле оглушенного и связанного Барнетта оставили Шейтофа. Жан и Логаан подняли начинающее коченеть тело Фанфана и понесли его вслед за Вейзеном к одной из ниш в стене, слева от алтаря. Остальные шли позади. Совместными усилиями подняли довольно тяжелую каменную плиту и бережно опустили Фанфана в глубокий, пустой склеп. Для кого его соорудили строители, было загадкой. Видно, он предназначался волею судьбы стать последним приютом веселому юноше с парижской улицы Гренета, геройски погибшему за тридевять земель от своей родины, в далеком африканском краю. За его свободу он отправился воевать вместе со своими другом и командиром, который сейчас в слезах стоял над его могилой. Фанфан спас ему жизнь, пожертвовав своей. Сорви-голова поклялся себе, что никогда этого не забудет. Да и как такое можно забыть? С тяжелым сердцем Жан Грандье вернулся к алтарю. Пастор зажег и расставил вокруг него принесенные с собой свечи. Но их было всего три, чтобы более яркий свет не привлек внимания английского патруля на площади. Трупы солдат и сержанта отнесли в одно из подсобных помещений. Хоронить их было негде. Барнетт, связанный и с кляпом во рту, сидел в углу и в злобном бессилии вращал глазами, глядя на своих врагов. Он уже пришел в себя после удара Жана. Крепкая же у него челюсть. Пастор Вейзен стал вести заупокойную службу. Все присутствующие собрались вокруг него. Даже Шейтоф бросил охранять Барнетта и придвинулся ближе. Мерцающие отблески свечей переливались на опущенных в молитве лицах. И с каждой минутой на душе у Жана становилось легче. Она словно очищалась от тоски и скорби. Светлый, чистый дух Фанфана как будто находился рядом с ним и невидимой, легкой рукой успокаивал горестную боль сердца. Своим плечом Жан чувствовал плечо Жорисы, и это ощущение тоже успокаивало его, возвращало надежду и восстанавливало силы. Жан сжал в своей руке холодную ладонь Жорисы. Они подняли головы, переглянулись, слегка улыбнулись друг другу, бессловесно принимая общее решение. Они подошли к пастору, когда тот закончил читать псалом. — Обвенчайте нас, — тихо попросил Жан. Вейзен взглянул на них своими красивыми синими глазами. — Я ждал этого, — проговорил он очень серьезно, — и я рад этому, — и осенил их крестным знаменем. — Благословляю ваш брак именем Господа нашего Иисуса Христа, Спасителя и Исцелителя душ наших, любящего нас небесной любовью. И вы так же любите, чтите и берегите друг друга до скончания дней. Аминь. Теперь они сами осенили себя крестным знамением и поцеловались под одобрительный шепот, стоящих позади друзей. Затем, те стали поздравлять обвенчанных. Леон Фортен и Поль Редон по очереди обняли Жана и галантно поцеловали руку Жорисе. Тоже самое по одному сделали и буры. Последним должен был подойти Пиит Логаан, но вместо того, чтобы присоединиться к поздравлениям, он вдруг с криком бросился в сторону затемненного бокового выхода, куда перед этим метнулась фигура оставленного без присмотра Френсиса Барнетта, сумевшего развязать путы. Пиит догнал его возле самой двери, сбил с ног. Но у Барнетта в руке оказалась сабля Стейса, которую уронил убитый сержант. Уже, лежа на полу, бандит извернулся и нанес Логаану удар по икре, чуть выше сапога. Пиит вскрикнул от боли и обеими руками зажал рану на ноге. Барнетт вскочил. Острое лезвие взвилось над головой Логаана… Но ударить Барнетт не успел. На пути стали встала другая сталь. Сорви-голова спас своего старшего друга. Он вовремя заметил прислоненную к стене саблю Барнетта и парировал его удар. Остальные даже не успели ничего сообразить — так все это быстро случилось. Барнетт, взревев от ярости, попытался снова ударить. И опять удар был отбит. Спохватившиеся буры отрезали Барнетту путь к бегству через подземный ход и направили на него свои винтовки.
— Капитан, отойдите в сторону! — крикнул коммандант Поуперс. — Сейчас мы с ним покончим!
— Нет! — резко ответил Сорви-голова, отбивая очередной удар англичанина. — Это мое дело! Я должен его завершить! Буры окружили место схватки возле алтаря широким полукольцом, не опуская винтовок. Леон Фортен отвел Жорису за их спины. Юная женщина с тревогой стала следить за поединком своего мужа. И поединок пока складывался не в его пользу. Барнетт прекрасно понимал, что у него шансов остаться в живых — нет никаких. Если его не убьет этот мальчишка Грандье, то прикончат буры, стоящие вокруг. И поэтому он твердо решил "взять с собой" своего злейшего врага, чтобы оставить вдовой его жену, сразу после венчания. Так он отомстит им обоим. И потому он собрал всю свою злобу и ненависть и накинулся на Сорви-голову, нанося ему мощные, яростные удары. Жан едва их успевал отражать, отступая все дальше, в глубь алтаря. В коллеже Сен-Барб он был неплохо обучен фехтованию, но боевая сабля — это совсем не то, что спортивная. И когда перед тобой не соперник-приятель, а дикий безжалостный враг, бандит, загнанный в угол зверь, убийца, который знает, что терять ему нечего, нужно его победить, и не просто победить, а убить, потому что иного исхода быть не должно. Один из них должен погибнуть. Сорви-голова отбивался от Барнетта, с каждым мгновением теряя силы. Рана в левом плече, которая стала немного утихать, при резких движениях открылась и зажглась снова. И по закону подлости именно туда и попал клинок Барнетта, скользнув по лезвию сабли Жана. У него потемнело в глазах от боли. Рассеченный мундир на плече опять стал пропитываться кровью. Уже слабеющей рукой Жан с трудом парировал очередной выпад Барнетта. И тот почувствовал это и с утроенной силой стал наносить удары, и только остатки воли позволяли молодому французу отдалить свою гибель. А она приближалась с каждым замахом сабли англичанина. Он уже предчувствовал победу. На его худом безбородом лице злобная гримаса отражала всю ненависть и жажду убийства своего врага. Сорви-голова был прижат к стене под распятием. Он отмахивался от Барнетта почти вслепую, уже теряя сознание. Его друзья, в ужасе оцепенев, смотрели на финал, который вот-вот окончится гибелью мужественного юноши. Жориса готова была броситься на помощь мужу, но Леон и Поль, стоящие рядом, крепко держали ее за локти, не позволяя сорваться с места. Всех, кроме Жорисы, словно охватил паралич. Что-то не давало им выстрелить в спину Барнетту, который уже вплотную приблизился к Жану, чтобы прикончить его. — Умри! — заорал бандит, широко размахнувшись, чтобы нанести последний, смертельный удар. И тут все заметили, как из проколотого бока статуи распятого Спасителя выскользнула красноватая маслянистая капелька. Она с невероятной скоростью пересекла ногу Христа и упала на обнаженную голову Жана Грандье. И в то же мгновенье клинок француза сильным быстрым и точным движением руки пронзил горло Френсиса Барнетта. Бандит захрипел. Ноги его подкосились. Рука выронила саблю. Он рухнул на колени. Из его рта и горла хлынули потоки крови. Он упал лицом вниз, конвульсивно дергая руками и ногами. А потом замер возле сапог Жана Грандье, который, тоже бессильно уронив саблю, стоял, прислонившись к стене алтаря. И тут раздался голос пастора Вейзена: — Сила Господа нашего Иисуса Христа неистребима!
