Шарлотта Юнг - Пленный лев
– Но у вас был Патрик, – сказал Малькольм.
– Патрик – честный и храбрый юноша, – ответил король, – способный встать высоко; у него есть и ум, и тонкость, и проницательность… Но в тебе, Малькольм, есть что-то такое, что вызывает сердечную откровенность.
Глубокая привязанность не замедлила установиться между Джемсом и Патриком, хотя последний и недолюбливал книги и порядочно соскучился в Виндзоре, где и король переносил жизнь только благодаря наукам и размышлениям. Единственным их развлечением было проводить праздники Рождества в Гертфорде, у королевы Екатерины.
– Эклермонда тоже туда приезжала. Теперь она в замке Миддлхэмском с леди Монтегю. Если бы ты, Малькольм, мог добиться ее согласия, мне бы приятно было обвенчаться с тобой в одно и тоже время.
– Никогда, государь, я не решусь даже заговорить с ней об этом.
– Хорошо, Малькольм. Но, кажется, ты имеешь право на некоторую благодарность со стороны этой леди, хотя бы за то, что предохранил ее от страшного Бомонда!..
– Государь, ради Бога, ни слова более… Я был бы клятвопреступником, если бы предъявил подобные притязания!
– Я тебя не принуждаю, а только желал бы присутствовать при вашей встрече! Да, наконец, пора на что-нибудь решиться… Ты со временем можешь раскаяться, что навлек на себя гнев могущественной Люксембургской семьи, не сдержав данного слова.
Малькольм улыбнулся.
– Я мало на это обращаю внимания, – ответил он.
– Но, быть может, вид ее свежей, румяной щечки спустит тебя с высот и вернет сердце к более земным помыслам, – возразил Джемс с иронией.
– Это искушение я испытал однажды, государь, – ответил Малькольм, краснея, – и если бы не знал, что святые охраняют ее земную красоту, то никогда бы не подвергся опасности видеть ее.
– Я тебе это приказываю, – сказал король. – Скоро я буду управлять целым народом, а теперь хочу, чтоб мои – пока немногочисленные – подданные повиновались моим приказаниям. Поезжай в Миддлхэм, и пусть ваша встреча решит остальное.
Король говорил весело, благосклонно… и Малькольм не посмел возразить. Джемс повел Малькольма к младенцу-королю. В то время этот юный монарх был прелестным двухлетним созданием.
Все были уже в сборе, экипажи готовы и ничто не мешало Малькольму и Патрику ехать на север. В ближайшем городке они сделали остановку и послали вестника к старой графине Солсбери и ее внучке, леди Монтегю, объявить им о своем приезде и спросить дозволения остановиться в замке.
В ответ на это целый отряд всадников был выслан им навстречу. Патрик немедленно нарядился в самое лучшее платье, и ужаснулся, видя, что Малькольм одевается бакалавром, как в Оксфорде, и по его уверениям, походит на нищего писца. Но тот решил, что иначе он не поедет к Эклермонде. Таким образом, он черным пятном выделялся среди блестящей кавалькады, сопровождавшей его, и был с почетом доведен до последней ступени широкого крыльца самим сенешалем с его серебряным жезлом.
Лорд Монтегю снова уехал на войну, и в замке находилась только старая, почтенная графиня и ее внучка, леди Монтегю, мать прелестного трехмесячного ребенка. Каждая из них имела при своей особе почти королевскую свиту дам и благородных девиц, между которыми только Эклермонда Люксембургская стояла по сану наравне с хозяйками.
Едва ли приемная зала королевы Екатерины могла соперничать блеском и роскошью с жилищем богатого барона. Три благородных леди сидели, окруженные своей свитой; рыцари и роскошно одетые дамы окружали их, и старая графиня Солсбери в точности знала, какое количество шагов дозволяет сделать этикет ей и леди Монтегю навстречу потомку королей. Приветствуя его, обе дамы и Эклермонда протянули ему не руку, а щеку. Тем не менее, Малькольм преклонил колено и поцеловал почтительно руку Эклермонды. Джемс не ошибся. Земное чувство еще не совсем его оставило: он был почти счастлив, что этикет требовал, чтоб он довел старую графиню до кресла и исключительно ей посвятил свое внимание. Во всякой подобной семье соблюдался строжайший этикет, но Малькольм нигде его не видел в такой силе, исключая разве двора герцога Бургундского; да и там он смягчался присутствием грубых и горячих воинов. Почтенная леди Солсбери считала эти знаки уважения непременной условием почитания чести и величия своего сына.
Алиса Монтегю смотрелась кроткой и нежной матерью и, со свойственным ей достоинством, заняла место у семейного очага.
Она ласково и вежливо приветствовала Малькольма; и тот заметил, что обычная робость совсем ее покинула, когда за ужином и позднее вечером около огня собрался тесный кружок, и все начали передавать придворные новости и вести из лагеря. Благодаря письмам мужа, Алиса лучше всех знала о ходе событий. Эклермонда тоже принимала участие в разговоре, но ни единым словом не обменялась с Малькольмом под зорким и холодным оком леди Солсбери.
Следующий день был четвертым воскресением поста, и в этот день праздновалось воспоминание чуда, свершенного Иисусом, насытившим толпу пятью хлебами и пятью рыбами: отсюда и возник трогательный обычай, по которому в каждом доме, богатом или бедном, матери семейства подносился пирог, к которому и дети присоединяли свои дары.
Пробужденный рано утром смутным говором детских голосов, Малькольм выглянул из окна и увидел целую толпу детей, входивших под своды и возвращавшихся обратно. Если бы он вгляделся получше, то смог бы сосчитать, сколько хлебов раздали Эклермонда и Алиса этим бедняжкам, присоединяя к ним нечто еще более существенное.
Когда семья снова собралась в покоях замка, прекрасная и юная леди Монтегю встала на колени перед креслом своей бабки, и на серебряном блюде поднесла ей хлеб, испеченный ею самой, с положенной сверху великолепной рубиновой застежкой: то был подарок, посланный отцом молодой Алисы графине Солсбери, своей матери.
Когда же последняя, умиленная до слез, горячо благословила юную, склоненную перед ней головку, Алиса приподнялась, и в свою очередь была порадована своим сынком, лежащим на руках Эклермонды и держащим в своих слабых ручонках крошечный хлебец и жемчужину редкой красоты, присланную отсутствующим сэром Ричардом своей молодой супруге.
При этих обстоятельствах никакой этикет не мог препятствовать Алисе страстно прижать ребенка к своей груди и осыпать поцелуями того, кому впоследствии необузданным честолюбием предстояло погубить весь этот цветущий дом.
К счастью, будущее было скрыто от них непроницаемой завесой.
Шествие отправилось в церковь, а Алиса, в паре с Патриком, попросила Малькольма быть спутником Эклермонды.
Едва сжимая концы пальцев девушки, Малькольм не смел начать с ней разговор: вскоре она сама прервала молчание.
