Валерио Манфреди - Последний легион
— Это наилучший из возможных миров. Или наихудший. Все зависит от того, как ты на него посмотришь. Но, так или иначе, я всегда предпочту цивилизацию варварству.
— Но тогда что означает эта самая цивилизация?
— Цивилизация означает законы, развитые политические институты, гарантию прав. Она означает развитие ремесел и торговли, строительство дорог и систем связи, она означает ритуалы и церемонии, и разного рода торжественные обряды. Она означает науку — но также и искусство. Великое искусство! Литература и поэзия, подобные поэзии Вергилия, которого мы с тобой так много раз читали вместе. Искусство есть опыт духовного развития, это переживание, которое роднит человека с самим Богом. А люди нецивилизованные слишком похожи на животных. Ты ведь это и сам видел, так? Будучи сыном цивилизованного народа, ты приобрел особую гордость, гордость осознания того, что ты принадлежишь к некоему целому… а выше этого человек вообще не может подняться.
— Но наш… я хочу сказать — наша цивилизация… она ведь умирает, разве не так?
— Да, — ответил Амброзин и погрузился в долгое молчание.
ГЛАВА 7
— Он прекрасен, правда?
Аврелий вздрогнул всем телом. Ромул напугал его, выйдя сзади из темноты, когда римлянин в свете костра зачарованно рассматривал меч, поворачивая его так и эдак. Отблески огня на голубоватой стали лезвия переливались множеством цветов, как хвост павлина.
— Извини, — сказал Аврелий, протягивая меч мальчику. — Я забыл сразу вернуть его тебе. Он твой.
— Оставь его пока у себя. Ты гораздо лучше с ним управляешься.
Аврелий снова пристально посмотрел на меч.
— В это просто поверить невозможно. После всего того, что он сделал… сколько и по каким предметам нанес ударов — на нем нет ни царапинки, ни тем более трещины. Воистину он похож на меч богов!
— Ну, в общем, он таков и есть, в определенном смысле. Этот меч принадлежал Юлию Цезарю. Ты рассмотрел надпись?
Аврелий кивнул и осторожно провел кончиком пальца по цепочке букв, выгравированных в едва заметной бороздке в середине лезвия.
— Да, рассмотрел, и не мог поверить собственным глазам. И, тем не менее, от этого оружия исходит некая таинственная сила, которую нельзя объяснить так просто… она проникает под твою кожу, в твои пальцы, в руки, достигает сердца…
— Амброзин говорит, что этот меч выковало племя калибанов из Анатолии, но не из простого железа, а из небесного, из метеора, упавшего на землю. А закалили меч в крови льва.
— А рукоятка! У боевых мечей никогда не бывает таких рукояток, это делают только для мечей церемониальных. Смотри, шея орла ложится в твою руку и словно прирастает к ладони… и ты можешь вращать меч, вытянув руку во всю длину…
— Это страшное орудие смерти, — сказал Ромул, — и создали его для великого завоевателя. Ты — воин; вполне естественно, что он тебя так привлекает. — Мальчик оглянулся и посмотрел туда, где его старый наставник хлопотливо раскладывал и проверял свое имущество. — Видишь Амброзина? Он человек науки, и для него главное — сберечь инструменты его собственного искусства. Они промокли, когда мы нырнули под воду в том гроте. Его порошки, его травы… и еще экземпляр «Энеиды». Его мне подарили в тот день, когда меня приветствовал Сенат.
— А что это у него за тетрадь?
— Это его личные записи. Ну, история его жизни… и жизни других людей.
— Как ты думаешь, обо мне он тоже там написал?
— Можешь быть уверен!
— Жаль, что этого никто никогда не прочитает.
— Почему ты так говоришь?
— Да ведь вода все смыла. Вряд ли там многое сохранилось.
— Нет, там ни одно слово не пострадало. У него несмываемые чернила. По его собственному рецепту. Он и невидимые чернила тоже умеет делать.
— Ну, это ты просто выдумал.
— Да нет же! Когда он ими пишет — ты ничего не видишь, как будто он макает перо в чистую воду. А потом, когда он…
Аврелий перебил мальчика:
— Ты его очень любишь, правда?
— У меня никого больше нет в целом мире, — смущенно ответил Ромул, как будто ожидал от Аврелия каких-то возражений.
Но римлянин не сказал больше ни слова, и Ромул внимательно проследил за тем, как легионер плавным, мягким движением вложил меч в ножны, — это был похоже на жест священнодействия.
Потом они долго стояли рядом, глядя на огонь, пока, наконец, Ромул не нарушил тишину, спросив:
— Почему бы тебе не взять меня с собой сегодня?
— Я уже объяснял тебе. Я не смогу тебя защитить, если у меня не будет полной свободы действий.
— Это не причина. Ты просто хочешь вообще быть свободным, от кого бы то ни было, верно?
Прежде чем Аврелий успел ответить, мальчик повернулся и ушел к Амброзину, уже расстилавшему одеяло на куче сухих листьев.
Деметр встал в караул на краю раскинутого отрядом лагеря, а Оросий занял позицию в стороне, на вершине маленького холмика, дававшего возможность заметить любого, кто подошел бы с запада. Остальные — Батиат, Ливия, Аврелий и Ватрен, — готовились ко сну.
— Странно это, — пробормотал Ватрен. — Мне бы следовало чувствовать себя уставшим до смерти, а я совсем не хочу спать.
— Мы слишком многое сделали за прошедший день, — сказал Аврелий. — Нашим телам просто не верится, что пришло, наконец, время отдохнуть.
— Похоже на то, — согласился Батиат. — Я-то почти ничего не делал, и я готов уснуть хоть стоя.
— Ну, не знаю… мне, честно говоря, петь хочется, — сообщил Ватрен. — Как мы всегда пели, сидя у костра. Помните? Боги праведные, а вы помните, какой был голос у Антония?
— Да разве его забудешь, — улыбнулся Аврелий. — А Кандид? А Павлин?
— Да даже у командира Клавдиана был хороший голос, — добавил Батиат. — Помните? Иногда он включался в хор — после того, как проверит все вокруг и сядет с нами у костра. И если мы пели, он тоже присоединялся, негромко так, мягко… А потом приказывал принести немного вина, и мы все выпивали по стаканчику. Он говорил: «Пейте, пейте, мальчики, это вас чуть-чуть согреет». Бедняга командир… я до сих пор вижу его взгляд, в тот момент, когда враги набросились на него целой толпой… — Черные глаза гиганта сверкнули в темноте, когда он вспомнил чудовищную, жестокую картину.
Аврелий поднял голову и они с другом молча обменялись взглядом. И на мгновение в глазах Аврелия возник вопрос, некий намек на подозрение… и Батиат сразу заметил это.
— Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, — сказал гигант. — Ты хочешь понять, как это мы умудрились вырваться из Дертоны живыми, правда? Тебе хочется знать, как нам удалось спасти свои шкуры…
— Ты ошибаешься, я…
— Не лги. Я слишком хорошо тебя знаю. Но разве мы хоть раз спросили тебя, почему ты так и не вернулся? Почему ты не пришел, чтобы умереть вместе со своими товарищами?
