Сергей Шведов - Поверженный Рим

– А где викарий Правита? – все же спросил один из старейшин у патрикия Руфина.

– Правита и Гайана виновны в убийстве Оттона Балта, – спокойно ответил префект. – Дротты уже вынесли им приговор волею бога Одина. Я привез вам нового вождя, готы. Он сын человека, не раз приводившего вас к великим победам. И я уверен, что Валия сын Оттона не уронит чести своего отца.

Многие вестготы знали патрикия Руфина еще с тех пор, когда он вместе с рексом Оттоном громил римские легионы. Иные были удивлены, что именно этот человек занял один из самых высоких постов в империи, с которой на протяжении почти тридцати лет вел беспощадную борьбу.

– Ты одержал победу, патрикий Руфин? – прямо спросил префекта рекс Гундомар, знавший римлянина еще со времен битвы при Андрионаполе, когда был разбит в пух и прах император Валент.

– Я в шаге от нее, Гундомар, – узнал старого товарища префект. – И этот шаг мы сделаем вместе. Готы обретут наконец свое место под солнцем. И эта земля, обильно политая кровью ваших отцов и братьев, будет принадлежать вам. Я обещаю вам свободу, рексы, и сдержу свое слово, если останусь жив.

Валия сын Оттона был избран верховным вождем готов подавляющим большинством голосов. Руфин не сомневался, что этого молодого человека с красивым и чуть печальным лицом ждет великая судьба. Дротты назвали его ярманом, земным воплощением бога Бальдура, и теперь уже от самого Валии зависело, поверят ли простые готы в его божественную суть.

– На твоем месте я бы не ездил в Константинополь, – сказал Валия на прощание Руфину. – Слишком велик риск.

– Я шел к своей цели тридцать лет, рекс, – усмехнулся префект Востока. – Мне уже поздно останавливаться. Могу повторить тебе то, что уже однажды сказал своему другу императору Прокопию: если я умру, то умру римским патрикием, а не христовым рабом.

– В таком случае, желаю тебе успеха, сиятельный Руфин, – сказал Валия. – Твоя победа будет моей победой. Я приду к тебе на помощь по первому же твоему зову. Можешь рассчитывать на меня.

– Я не сомневаюсь, рекс, ни в тебе, ни в себе. Да пребудут с нами боги в мире этом и в мире том. До скорого свидания, Валия сын Оттона.

Из Нижней Мезии Руфин во главе двух тысяч франков двинулся к Константинополю. Сил было, конечно, недостаточно для того, чтобы взять город штурмом, но сиятельный префект не собирался воевать с императором Аркадием. Во всяком случае, пока. Время Ладовичей еще не пришло. Так считала кудесница Власта, устами которой говорила сама богиня. Так думал кудесник Родогаст, полагавший, что нельзя бросать семя в землю, не тронутую плугом. Руфин был согласен с Властой и Родогастом. Правда, он не был уверен, что ему удастся вспахать всю землю империи, но первую борозду он сумеет провести, чего бы ему это ни стоило. Руфин осознавал грандиозность задачи, которую он взвалил на свои плечи. Мир не должен был погрузиться в застой и спячку, как об этом мечтали приверженцы Христа. Этот мир нужен не только людям, но и Создателю, познающему с его помощью самого себя. И никто не вправе останавливать процесс познания, объявляя конец света главным и единственным промыслом божества. Не к смерти должен готовить себя человек, а к созиданию, даже если жизни в этом мире ему осталось всего на один шаг.

– Ты уверен, патрикий, что мы не угодим в засаду? – спросил задумавшегося префекта воевода Бастый.

– Уверен, – усмехнулся Руфин. – Вряд ли окружение юного Аркадия рискнет бросить открытый вызов префекту Запада Стилихону и римскому сенату, утвердившему мое назначение.

Воевода Бастый был человеком умным, опытным и осторожным. К сожалению, эти похвальные качества не помогли ему добиться расположения князя Гвидона, твердой рукой управлявшего теперь уже не только франками, но и галлами. А открыто бросать вызов любимцу богов Бастый не решился. С его стороны это было бы безумием. Бастого прокляли бы жрецы и никогда не простили соплеменники, видевшие именно в князе Гвидоне земное воплощение бога Велеса. И божественный Гвидон пока оправдывал надежды, возлагавшиеся на него. Франки, загнанные императором Валентинианом в верховья Рейна на болотистые и неплодородные земли, ныне не только вернули свое, но и отхватили изрядный кус чужого, сев на голову покладистым галлам. И воеводе Бастому не осталось ничего другого, как искать счастья на чужой стороне. Именно поэтому воевода принял предложение Руфина, хотя и понимал, что ему непросто будет прижиться в таком городе, как Константинополь. Тем не менее он взял с собой не только сыновей, но и дочь, на редкость красивую и умную девушку. Патрикий Руфин пообещал найти ей богатого и знатного жениха, чем вызвал слабую улыбку на полных губах красавицы и смущенные смешки ее служанок.

До Константинополя добирались несколько дней, так что у Руфина было время подумать и наметить план действий.

– Как ты думаешь, воевода, годится твоя Володрада в императрицы? – спросил у загрустившего Бастого патрикий.

– Шутишь?

– Нет, – серьезно отозвался Руфин. – Это сразу же придаст вес и тебе, и твоим франкам в Константинополе. А мне очень скоро понадобятся сильные люди в сердце империи.

Квестор Саллюстий очень хорошо понимал всю шаткость своего положения в ситуации, сложившейся в Константинополе после смерти божественного Феодосия. И хотя Саллюстий, человек сугубо гражданский, не нес ответственности ни за поражение магистра Лупициана, ни за решение римского сената, все шишки повалились именно на него. Ибо Саллюстий был едва ли не единственным чиновником, у которого хватило мужества явиться во дворец императора с далеко не радостными для Аркадия вестями. Впрочем, божественный Аркадий знал о смерти своего отца и уже успел его оплакать. А что касается патрикия Руфина, то весть о его назначении префектом претория не вызвала у Аркадия никаких эмоций. Раз отец хотел видеть на столь высоком посту именно этого человека, значит, так тому и быть. Слова простодушного Аркадия, произнесенные вслух и при большом стечении народа, вызвали шок у его ближайших советников, евнуха Евтропия и комита финансов Петра. И хотя люди вокруг были свои, свитские, конфуз получился изрядный. А ведь еще вчера высокородный Евтропий, опекавший императора едва ли не с пеленок, битый час объяснял Аркадию, кто такой патрикий Руфин и почему так важно сразу же, с порога, указать этому человеку на то, сколь наглыми и необоснованными являются его притязания на управление делами империи. Но божественный Аркадий то ли перепутал Руфина со Стилихоном, то ли вовсе пропустил слова Евтропия мимо ушей. Аркадий был человеком добрым и даже не глупым, но уж очень рассеянным. Мысли его порой витали так далеко, что от окружающих требовались немалые усилия, дабы вернуть императора, впавшего в мечтательное состояние, к земным заботам.

– Но мы же не собираемся оспаривать решение римского сената? – обиженно надул толстые губы Аркадий, явно недовольный стараниями Евтропия смягчить высказанную им мысль.