Наталья Павлищева - Спасти Батыя!
Не успели города подняться, как с востока через проход хлынули новые полчища, но на сей раз не на Мавераннахр, эти тумены ушли через Сары-Аку на запад через кипчакские степи. Орак слышал, что дошли, даже далекие страны, где садится солнце, покорились монголам, и если бы не внезапная смерть Великого хана Угедея, вся земля была истоптана копытами их коней.
Но теперь творилось что-то невероятное: монголы пошли против монголов. Бату-хан, владевший кипчакскими землями и вечерними странами, не желал подчиняться Великому хану Гуюку, и тот пошел на непокорного войной. Хуже всего то, что столкновение должно состояться на земле, откуда родом сам Орак. Хуже нет, когда чужие бьются меж собой на твоем дворе, тут хочешь не хочешь, а пострадаешь.
И все же Ораку раздумывать было некогда, когда, перейдя Тарбагатай, тумены Великого хана оказались в окрестностях озера Алаколь, он вступил в это войско, вернее, стал гонцом. Монголы часто использовали местных для таких поручений, кому, как не им, знать дороги и уметь быстро передвигаться. Тем более дорога эта проходила по караванному пути.
Но весть, которую нес Орак, была таковой, что могла изменить все, хотя ему лично она уже не поможет, зато остальным может быть очень полезной. Орак старался не думать о том, что должен сказать хану Батыю, гнал от себя такие мысли, потому что ни к чему загодя бояться, что человеку Небом предписано, то и случится… Вперед, и как можно быстрее. Позади раздавался конский топот охранников, в том, что они рядом, гонец не сомневался.
Ни Орак, ни его охранники не заметили прятавшихся за низеньким дувалом недавно изгнанных из Коялыка путников, не до них, но вечером произошло непредвиденное. Такого не бывало, чтобы на ханских гонцов нападали, а если и случалось, то на что охрана? Но охранников было всего двое, а нападавших куда больше. Однако охрану это не испугало, они бились отчаянно. И погибли, отдав свои жизни за жизнь гонца и забрав чужие. Когда стычка закончилась, в живых действительно остался только гонец, к тому же серьезно раненый. Стрела торчала из плеча.
Убедившись, что нападавших больше нет, он наспех занялся раной, итак потеряно драгоценное время, сломал стрелу и с усилием вытащил наконечник. Из раны хлынула кровь, пришлось одной рукой сильно зажать ее. Впереди виднелись огни караван-сарая, ничего другого, кроме как скорее отправиться туда, не оставалось.
Караван-сарай был почти пуст. Не время водить караваны, когда на расстоянии семи дней пути друг от дружки стоят два войска и явно собираются воевать. В лучшем случае все будет разграблено, в худшем и собственную голову потерять можно, не только товары. Хозяин тоже, видно, увел скотину подальше от беспокойной дороги, отправил в надежные места семью, спрятал все, что смог спрятать, хотя есть ли на Земле надежные места, чтобы укрыться от тех, кто раз за разом, словно черный сель, спускается с гор Тарбагатая? И все же каждый до последнего мига надеется, что сумеет выжить и спасти свою семью.
Гонец крикнул, чтобы дал нового коня и какую-нибудь тряпицу, заткнуть рану, а еще, чтобы похоронили павших воинов Великого хана, которых убили неподалеку. Хозяин караван-сарая страшно перепугался сразу всему. Убить охрану ханского гонца – страшное преступление, за которое полагалась кара. Да и сам гонец едва живой, его одежда залита кровью, на предложение переночевать в караван-сарае ответил отказом, даже промыть рану не дал, только приложил к ней тряпицу с травами, которую срочно сунул караванщик, схватил сухую лепешку и кусок мяса с блюда, подхватил поданный небольшой бурдюк с водой и снова вскочил на коня.
Весь караван-сарай был взбудоражен этим событием, долго смотрели вслед гонцу, хотя и топот копыт его коня давно стих. Что могла означать такая спешка? Ничего хорошего, хорошего вообще не следовало ждать тем, на чьей земле собирались меж собой биться чужаки.
Взяв большие факелы, поехали к месту стычки гонца и нападавших, вдруг кто-то жив и еще можно спасти. Но живых не нашлось, охранников ханского гонца отложили в стороне, а нападавших отдельно. Их узнали, это была банда, орудовавшая в округе с весны. Людям было все равно, кто перед ними, погибших надо похоронить, только по каким законам, кто знает, мусульмане охранники или нет, ведь среди монголов есть всякие…
Было решено отнести всех в одно место, а утром спросить совета у мудрых людей.
Орак в это время мерил одну версту за другой. Сначала травы, данные хозяином караван-сарая, помогли, даже кровь чуть затихла, ему бы остановиться, передохнуть, перевязать получше, но как перевяжешь одной, да еще и левой рукой, он все пытался придерживать тряпицу, чтобы не сползала, но держать поводья и факел одновременно тяжело, потому в какой-то миг рука дрогнула, конь в свою очередь, и без того храпевший от запаха крови и близкого огня, дернулся, факел вылетел, а тряпица сползла. Пришлось останавливаться, чтобы поднять факел, пока поднимал, пока снова садился в седло, тряпица окончательно куда-то делась. Орак махнул рукой: утром остановится и потребует подлечить снова.
Утром на следующей остановке ему снова дали какое-то снадобье, но старик, перевязывавший рану, сокрушенно покачал головой:
– Плохо, надо было вчера перевязать. Крови много потерял, и рана воспалилась. Лежать надо, а не ехать.
Но лежать Орак не мог, понимал, что надо, но не имел права. Он только потребовал себе двух сопровождающих хотя бы до следующего караван-сарая. Дали, но не потому, что требовал, и не потому, что ханский гонец, старик караванщик вздохнул, отправляя с ним двух внуков:
– Не доедет сам, приглядите. Только не до самого Алакамака, опасно, до Отара и возвращайтесь, дальше проводят.
Пожалуй, если бы не эта помощь, вообще не доехал бы, голова, как и все плечо, стала горячей, временами он не совсем понимал, что делает и что происходит. Очень хотелось остановить коня, лечь и больше не вставать, из последних сил Орак держался в седле, почти без памяти вцепившись в поводья.
Они все же останавливались, его чем-то поили, кажется, умывали холодной водой и прикладывали холодную тряпицу к голове, в которой билась одна мысль: доехать и сообщить. Он даже не слишком понимал, что именно должен сообщить, надеясь, что в последний миг вспомнит. Один из новых сопровождавших все же сумел выпытать из Орака его весть, но было непонятно, радоваться ей или нет.
Ночью они спали в небольшой лачуге, попавшейся по пути, потому что до караван-сарая доехать уже не смогли. Но Орак уже не мог сопротивляться и позволил снять себя с коня и уложить на кошму. Его снова поили и прикладывали распаренные травы к распухшему и посиневшему плечу. Он не был хилым, но бешеная скачка, большая потеря крови и сильно воспалившаяся рана сделали свое дело, декханин, в мазанке которого они ночевали, вздохнул:
