Герой Рима (ЛП) - Джексон Дуглас
Наконец-то! Он резко отступил в сторону, позволяя тарану сделать свою работу, массивная голова из резного камня рванулась вперед, а сила двадцати человек позади нее разбила жалкую преграду. Один. Два. Три. Да, три, этого достаточно. — Первая когорта, со мной. За Рим!
Когда он повернулся, чтобы прорваться сквозь брешь в обороне бриттов, он мельком увидел ряд оскаленных усатых лиц из щели между нащечниками своего шлема. Струя горящего жира, выпущенная слева от него, забрызгала его ноги, и он выкрикнул проклятие. Теперь он был внутри крепости, и его люди прошли мимо него, чтобы построиться в линию, и он перестал думать и позволил тренировкам взять верх.
— Вперед.
Изогнутые щиты первой и второй центурий ведущей когорты сомкнулись в одну сплошную оборонительную стену, и сила атаки была умножена добавлением еще двух линий. На правом фланге первой шеренги Валерий сжал кулак на деревянной рукоятке в задней части выступа щита, напряг мускулы рук и боднул его ребром о край щита человека слева от него. Он знал, что каждый человек в его тылу будет держать свой щит наверху, чтобы защитить линию фронта от копий и стрел, выпущенных защитниками. У римлян было собственное копье, пилум, четырехфутовое древко из ясеня с наконечником из закаленного железа длиной с вытянутую руку. Но сегодня никто не носил их, потому что они были длинными, тяжелыми и неуклюжими и только замедлили бы атаку, создав больше жертв, чем вызвали бы. Это был день мечей.
Импульс первоначального прорыва отбросил защитников на дюжину шагов, но теперь они контратаковали единой воющей массой в четыреста или пятьсот человек. Валерий вздрогнул, когда стрела ударила в его шлем в дюйме над правым глазом, и он приготовился к удару, его глаза искали в рядах варваров человека, который хотел его убить. Всегда был один: единственный человек, который жаждал твоей крови больше, чем кто-либо другой; который видел в твоем лице все, что он ненавидел больше всего в этом мире. Это заняло мгновение, потому что его взгляд, естественно, упал на британских чемпионов, рослых мужчин, которые казались еще выше из-за накрахмаленных извести волос с шипами и рогами, которые были лучшими в своем племени и вооружены длинными железными мечами или копьями из ясеня с широкими лезвиями. Они сражались с обнаженной грудью, чтобы доказать свою храбрость, украшали кожу синими татуировками, которые рассказывали историю их наследия и храбрости в бою.
Но человек, который хотел убить его, не был чемпионом. Невысокий, с прямыми, грязно-светлыми волосами и худощавым телосложением, с которого свисала грязная рваная рубашка, он выглядел почти безобидным в этой толпе воинов, потому что у него не было ни меча, ни копья, а только изогнутый кинжал с лезвием, сиял голубизной от постоянного соприкосновения с точильным камнем. Но его глаза говорили о другом. Они горели враждебностью, перетекающей в ненависть: бессмысленным обещанием насильственной, мучительной смерти. Все это Валерий заметил за то время, которое потребовалось его врагу, чтобы сделать один шаг. Он знал, что низкий рост этого человека может быть преимуществом в таком бою, и это делало его вдвойне опасным. Потому что битва будет происходить выше живота, и он подойдет низко, под большой щит, и этот блестящий клинок будет искать незащищенные гениталии римлянина или пытаться подрезать ему сухожилия. У Валерия похолодело внизу живота. Да, это будут яйца. Затравленные глаза говорили о невыносимой потере. Потеря, за которую можно было отомстить, только наведя ужас на ее виновников.
Мощный грохот возвестил о том, что первые бритты столкнулись с центром римской стены щитов. Он почувствовал, как удар сотряс линию, принеся с собой грохот, подобно раскатам грома, когда сотни мечей начали молотить по окрашенным дубовым щитам, как будто, стирая эмблему Двадцатого в виде атакующего вепря, они уничтожали самих людей. Над краем своего щита он наблюдал, как его враг идет с крайнего левого края британской атаки. Справа от мужчины стояли воины покрупнее и лучше вооруженные, но инстинкт Валерия подсказывал ему, что именно здесь таится настоящая опасность. Когда горящие глаза скрылись ниже уровня щита, он сосчитал удары сердца: раз, сделал еще шаг; два, он присел, готовясь переместиться под щит и нанести удар снизу вверх, чтобы клинок достиг крупной артерии в паху; три. Полагаясь на силу своего плеча, Валерий ударил щитом вперед и вниз, так что закругленный железный умбон ударил атакующего бритта выше переносицы, разбив нос в мягкую кашицу, от удара его глазные яблоки вылезли из орбит, а расколотые кости черепа вошли глубоко в мозг. От удара левая рука Валерия онемела, но, когда он был нанесен, его правая уже двигалась, молниеносный взмах гладия вспорол горло его врагу с алой вспышкой. Он чувствовал, как внутри него вспыхивает пламя ликования, как это всегда случалось, когда он отнимал жизнь, и он пытался его заглушить, потому что верил, что дикая, атавистическая радость стыдит его. Он никогда не раскрыл и не пытался объяснить это чувство, выходящее за рамки братства на поле боя. Только те, кто испытал это, могли понять эту самую элементарную из человеческих реакций на самые основные человеческие переживания: выжить и убить. Внутренний огонь вспыхнул и погас, в одно мгновение сменившись холодным расчетом. Силурское копье слева от него нашло слабое место под доспехами. Он отбил его укрепленным краем скутума и, вызывающе рыча, вернулся в строй, край щита зацепился за край щита его соседа.
С хриплым дыханием в груди он прислушался, пытаясь оценить ход сражения и впервые заметил наполняющую горло вонь от горящих хижин и амбаров, мусорных ям, навоза животных и человеческих экскрементов, которые беспорядочными кучами лежали вокруг. Основная сила британской атаки пришлась на середину римского строя, и именно здесь были сосредоточены вопли бессильной ярости и крики искалеченных и умирающих. На данный момент Валерий был счастлив, что его легионеры смогли сдержать врага. Креспо не мог быть далеко.
Он услышал призыв, которого ждал. — Корницен! — трубач, который маячил позади строя появился у него за плечом. Валерий заговорил с человеком слева от него, крича, чтобы быть уверенным, что его услышат сквозь шум битвы. — По команде, за мной поворот вправо. — Дал время, чтобы приказ прошел по стене щитов. — Дай команду. — Трубач поджал губы и секунду колебался, прежде чем круглый рог протрубил свое сообщение.
Маневр, который приказал сделать Валерий, был сложным и потенциально опасным, и он просил бы об этом только тех, кому доверял свою жизнь. Это означало, что вся линия римлян развернется вокруг него, как открывающаяся дверь. Просто для легионера, находящегося в двух-трех шагах от своего командира, которому нужно было продвинуться вперед всего на полшага, но не для несчастного солдата на крайнем левом фланге, которому пришлось бы прижиматься плечом к своему щиту и пробивать себе путь на десять шагов вперед, опираясь на силу двух мужчин за его спиной, и все это без потери строя. Но десять шагов могли стать разницей между поражением и победой.
Потому что через брешь – если он правильно рассчитал время – Креспо теперь атаковал своими центуриями клином. Стреловидные человеческие тараны, которые пробьют себе путь сквозь ряды врагов, полностью разрушая их сплоченность, а затем развернутся и атакуют их с тыла.
Увеличение интенсивности битвы сказало ему, что он был прав. Он отступил назад и позволил человеку позади себя занять свое место в шеренге. В нескольких ярдах от него руины разрушенной разворотной рубки давали ему выгодную позицию, с которой он мог видеть всю длину британского крепости. Изучая затянутую дымом вершину холма, он понял, что Креспо внес свои поправки план или, возможно, намеренно не подчинился приказу. Два его клина численностью в восемьдесят человек прорвались насквозь к западным воротам, и оттуда в крепость хлынули вспомогательные когорты диверсионной атаки, убивая на ходу и не делая различий между воинами и женщинами и детьми, которых легата приказал взять в плен.
