Флэшмен на острие удара - Фрейзер Джордж Макдональд
Но ясное дело, ни ругань, ни уговоры на Элспет не действовали: когда дома я рискнул возвысить голос по поводу Кардигана, говоря, как глупо с ее стороны было соглашаться, она восприняла это за ревность с моей стороны — причем не супружескую, заметьте, а порожденную ее успешным внедрением в высшее общество и любезным обхождением пэров, тогда как я, дескать, будучи вынужденным корпеть в своей конторе в Крэтчите, оказался не в силах вынести ее возвышения надо мной. Она даже напомнила, что является дочерью барона, после чего я скрипнул зубами и запулил башмаком в окно спальни. Элспет разревелась и бросилась вон из комнаты, найдя убежище в кладовке для метл, которую отказалась покидать, пока я молотил по стене. По ее словам, она испугалась моей грубости и опасалась за свою жизнь, так что мне пришлось изловчиться взломать дверь и завалить ее прямо в кладовке. Только такой ценой мир был восстановлен. Как вы догадываетесь, этого ей и хотелось с самого начала ссоры. Да, наша семейная жизнь была необычной и утомительной, зато нескучной, как мне сдается теперь с высоты прожитых лет. Помню, как после всего я нес ее на руках в спальню, а она обхватила меня за шею, прижалась к щеке. При виде разбитого окна мы, смеясь и целуясь, стали кататься по полу. Ах, это супружеское счастье! И я, как дурак, забыл наказать ей больше никогда не разговаривать с Кардиганом.
Но в ближайшие дни у меня появились заботы, заставившие забыть про неразумные выходки Элспет. Моя проделка с тем юнцом в бильярдной вышла-таки боком, да еще с самой неожиданной стороны: меня вызвали аж к самому лорду Раглану.[10]
Вам, разумеется, известно о нем все. Это тот самый осел, который заправлял тем хаосом, который мы переживали в Крыму, и покрыл себя бессмертной славой как человек, уничтоживший Легкую бригаду. Ему бы быть священником, преподавателем в Оксфорде или официантом — ибо где еще найти такого доброго, обходительного старого хрыча, так ценящего узы товарищества. Это-то и губило его: ни за что в жизни не мог он высказать кому-либо правду в лицо или распечь. И вот этому человеку предстояло стать наследником Веллингтона. Сидя в его кабинете, глядя на добродушное старческое лицо, длинный нос и взъерошенные седые волосы, и на заткнутый за отворот мундира пустой правый рукав, видя его воодушевление и тщедушность, я внутренне содрогнулся. «Благодарение Господу, — думаю, — что мне не придется воевать под начальством этого парня».
Он только-только стал главнокомандующим, протерев до того немало пар штанов в Департаменте вооружения, и теперь от него ждали, что старик возьмет в руки подготовку к будущему конфликту. В итоге, как вы догадываетесь, за мной послали по делу крайней государственной важности: принцу Альберту, нашему праведному Берти-Красавчику, понадобился новый адъютант, он же конюший, он же внештатный подхалим по совместительству, и кто, кроме нового главнокомандующего, мог справиться с подбором так, чтобы все было исполнено лучшим образом?
Обратите внимание: я не сетую на такую вопиющую неорганизованность руководства — она не была новостью в нашей армии тогда, и сейчас, насколько могу судить, мало что изменилось. Поставьте любого командующего перед выбором: обеспечивать подвоз боеприпасов к погибающей в бою части или вывести на прогулку собачку короля, и он, не раздумывая, помчится рысью, бодро выкрикивая: «К ноге, Фидо»!
Нет-нет, жизнь научила меня, что мне, капитану Гарри Флэшмену, бывшему гусару и герою, не имеющему общественного положения и высоких связей, нечего даже и мечтать войти в благословенные сферы дворца. Ну да, у меня имелись боевые заслуги, но что это значит по сравнению с розовощекими виконтами с волчьим аппетитом и длинной родословной, которыми кишел Лондон? Насколько мне известно, мой пра-пра-пра-прадедушка не претендовал даже на скромный статус ублюдка какого-нибудь захудалого герцога.
Раглан, на свой привычный лад, подходил к разговору, петляя вокруг да около, вспоминая о своей собственной судьбе и подразумевая, что его любимцы должны разделить ее вместе с ним.
— Вам тридцать один год, Флэшмен, — говорит он. — Так-так, я думал, вы старше — вам, получается было… да, только девятнадцать, когда вы покрыли себя славой в Кабуле. Бог мой, такой молодой! С тех пор вы служили в Индии, воевали с сикхами, а последние шесть лет провели на половинном жалованье. Полагаю, вы много путешествовали?
«Ага, и как правило, улепетывая во все лопатки, — подумал я, — и не при обстоятельствах, которые стоит сообщать вашей светлости». Тем не менее я признался в своем знакомстве с Францией, Германией, Соединенными Штатами, Мадагаскаром, Западной Африкой и ост-индскими землями.
— И как я понимаю, вы владеете языками: французским, немецким — превосходно; хинди, персидский — бог мой! — даже пуштунский. Благодарность парламента в сорок втором, медаль королевы — отлично, отлично, награды просто исключительные, да вы и сами понимаете. — Он добродушно рассмеялся. — А до службы в Компании, насколько мне известно, вы были в Одиннадцатом гусарском. Под началом лорда Кардигана? Ага! Так, Флэшмен, скажите-ка, что привело вас в Департамент вооружения?
К этому вопросу я был готов и принялся заливать про необходимость расширить свое военное образование, поскольку у полевого офицера немного таких возможностей и прочая и прочая…
— Да-да, все правильно, всецело согласен. Но знаете, Флэшмен, хотя не в моих правилах препятствовать молодому офицеру познавать все аспекты своей профессии — именно так учил нас, молодежь, наш наставник, Великий Герцог[11] — но мне все же сдается, что Департамент вооружения не слишком подходит для вас, — и генерал поглядел на меня многозначительно и задумчиво, как человек, у которого есть что-то на уме. Его голос понизился до просительного шепота. — Ах, все это хорошо, мальчик мой, но мне кажется — так, чуть-чуть, не более, чем ощущение, — не для такого, как вы, все это, не для офицера, чья карьера была… э-э, ну, такой блестящей, как ваша. Ничего не скажу против Департамента — напротив, я возглавлял его столько лет, — но для юного рубаки с хорошими связями, с высокой репутацией…
Раглан наморщил нос.
— Разве это не называется «тянуть лямку»? Так и есть. Заводчики и клерки — вот кому подобает возиться со всякими там стволами, замками, заклепками, и — упаси бог! — измерениями и тому подобным. Но это же все такая механика, не правда ли?
И почему этому старому хрычу не перейти прямо к делу? Я понимал, к чему все клонится: возвращение в строй и в Турцию, в самое пекло, кто бы сомневался. Но с главнокомандующим не поспоришь.
— Я имею в виду счастливейший жребий, — продолжает он. — Только вчера его королевское высочество принц Альберт, — это Раглан произнес почти благоговейно, — поручил мне подыскать молодого офицера для важной и деликатной должности. Кандидат должен быть, разумеется, из хорошей семьи. Ваша матушка ведь была леди Алисия Пэджет, не так ли? Ах, как мы танцевали с ней… сколько же лет тому назад? Ну, не важно. Помнится, кадриль. Впрочем, одного происхождения недостаточно, в противном случае, признаюсь, я стал бы искать среди гвардейцев. — (Что ж, разумно, черт побери). — Этот офицер должен выказать себя способным, храбрым, имеющим опыт походной и военной жизни. Это самое главное. Он должен быть молод, иметь равно как хорошую подготовку, так и образование; безукоризненную репутацию, об этом даже говорить не стоит, — одному Богу известно, какое это имело отношение ко мне, но Раглан продолжал, — и в то же время быть человеком, повидавшим свет. Но самое главное, тем, кого наш старина Герцог назвал бы человеком дельным. — Командующий расплылся в улыбке. — Признаюсь, ваше имя должно было тут же всплыть в моей памяти, но его высочество меня опередил. Надо полагать, наша милостивая королева напомнила ему про вас.
«Так-так, — думаю я, — даже сквозь годы маленькая Вики пронесла воспоминание о моих бакенбардах. Помню ее мечтательный грустный взгляд, с которым она цепляла мне медаль в сорок втором: все они одинаковы, не могут устоять перед парнем с молодецкой грудью и решимостью в глазах.»
