Западня - дю Террайль Понсон
– В таком случае поехали? – спросил Танкред.
– После всего увиденного бал теперь будет невообразимо скучен, – сказала молочница, – так что едем.
Она вновь взяла Танкреда под руку. Четверо друзей последовали за ними, обсуждая события минувшего вечера.
– А вот вам еще одно происшествие, – сказал юный Мэн-Арди, когда они подошли к выходу. – Мы не можем уйти. Кто это там заполонил все подходы к лестнице? Рыцари короля лжецов?
– Да нет, – ответил ему Гонтран, – это больше похоже на сборище крайне раздраженных дам и господ.
Большинство тех, кто столпился у входа, и в самом деле живо жестикулировали. Посреди гомона, служившего фоном всей этой сумятицы, время от времени раздавались восклицания: – Это возмутительно!
– Такой гнусности еще свет не видывал!
– Куда только смотрит полиция?
– Дирекция должна знать, перед кем открывает свои двери.
И приступы ярости все больше набирали обороты.
– Да что, в конце концов, случилось? – громко спросил Гонтран де Кастерак.
– Случилось то, сударь, – ответил ему дородный, красный, как пион, господин, задыхаясь от гнева, – что половину гостей, явившихся на этот бал-маскарад, чтобы повеселиться, самым возмутительным образом обокрали.
– Что вы имеете в виду? – спросил Танкред.
– А что, черт возьми, я, по-вашему, должен иметь в виду? Когда я говорю, что обокрали, это значит обокрали. Как мне представляется, я просто называю кошку кошкой.
– Не сердитесь, сударь.
– Как спокойно вы об этом говорите, – возразил ему разгневанный господин. – Если бы вас избавили от бумажника, двух часов и как венец иронии вытащили из кармана носовой платок, посмотрел бы я, куда подевалось бы все ваше спокойствие.
– А все эти люди, которые так стенают?
– Их, как и меня, тоже обворовали. Префект, сидевший в ложе…
– Как? И его?
– Обокрали, как и меня. Комиссара полиции!
– Его тоже?
– Как и меня.
– Значит, та же участь постигла всех присутствующих?
– Всех. Ну, или почти всех? А что с вами?
– В самом деле! – воскликнул Танкред и стал проверять карманы.
– Нет, ко мне, слава богу, никто не залез.
– Вам очень повезло.
– Но подозрения хотя бы есть? Кто мог совершить этот дерзкий налет?
– А кто, по-вашему, мог это сделать, как не та банда злодеев, которые с таким триумфом внесли этого проклятого калеку?
– Сударь, – заметил Танкред, – мне представляется, что этому безногому трудновато было бы лично принять участие в только что проведенной масштабной операции.
– Не спорьте, – шепнула на ушко Танкреду молочница.
– Хорошо, будь по-вашему, – ответил молодой человек, решив во всем слушаться мудрую спутницу.
– И все равно, таких невероятных, рискованных и успешных предприятий свет еще не видывал, – заявил Гонтран.
– Но от этого мы не должны забывать о каплуне, – ответил ему Танкред.
– Как и о трюфелях.
– Тогда давайте пробиваться через толпу, она, похоже, стала немного редеть.
– У меня есть экипаж, – сказала молочница. – Чтобы мы все могли добраться до вашего дома, господин Мэн-Арди, вам достаточно будет нанять еще один.
Когда Танкред, его друзья и дама, столь непринужденно согласившаяся отужинать с ними, удобно расселись за богато накрытым столом, разговор, естественно, вернулся к событиям минувшего вечера.
Танкред, Гонтран и остальные, во время поездки из театра успевшие обменяться впечатлениями от откровений гостьи, не преминули потребовать дополнительных подробностей о повелителе Монкрабо.
– Господа, вы спрашиваете меня о том, чего я вам рассказать не могу.
– Почему?
– Я связана.
– Клятвой? – спросил Танкред.
– Да, клятвой.
– Тем не менее, мадам, вы сказали, что знаете повелителя Монкрабо и короля лжецов.
– Мне известно, кто он.
– Ах, боже мой, мне тоже! – воскликнул Гонтран.
– В самом деле? – спросила молодая женщина.
– Он действительно король. Но не лжецов, а воров.
– Этот калека? Полно вам! Это невозможно.
– Тем не менее иначе ведь быть не может, не так ли, мадам?
– Господа, окажите любезность, не пытайтесь разговорить меня на эту тему. Я все равно ничего не скажу.
– В то же время, мадам, вы дали нам надежду, что, почтив своим присутствием наш скромный ужин…
– Я ничего вам не обещала. Кроме того, должна заметить, что я согласилась прийти из любопытства и, в большей степени, из чувства признательности.
– Из чувства признательности?
– Из любопытства?
– Да, из любопытства – чтобы увидеть своими глазами, как живет юноша, и из признательности – чтобы выразить господину Танкреду благодарность за то, что он защитил меня от Сентака.
– Кстати, что такого интересного де Сентак мог сказать этому господину калеке, который по нашей милости так славно покатился кубарем?
– Вы хорошо знаете Сентака? – спросила молочница.
– Ну… – протянул Танкред. – Неплохо.
– Тогда соблаговолите мне сказать, кто он.
– Насколько я знаю, он креол с острова Маврикий. Его родители родились в Пондишери, говорят, что хоть кожа этого молодого человека и белая, в его жилах течет индейская кровь.
– О нем ходят такие слухи?
– Да, мадам, и те, кто знает о жестокости его натуры, этому отнюдь не удивляются.
– Он храбр?
– Порой да, как и все испанцы. Но бывают моменты, когда он даже после самых смертельных оскорблений не решается не то что броситься в бой, но даже рассердиться.
– Странно.
– Более чем странно… Таким образом, как вы недавно сказали, вполне может случиться, что Сентак не потребует от меня удовлетворения за то, что я вмешался в ваш с ним спор. Но как бы там ни было, его храбрость у меня сомнений не вызывает. В довершение всего он еще и невероятно упрям. Поговаривают, что, решив добиться успеха в том или ином деле, он без угрызений совести может воспользоваться любыми средствами. Наконец, он жаден, алчен и страшно ревнует свою жену, которую обманывает, хотя вы, мадам, похоже, знаете об этом значительно лучше меня.
– А его супруга вам, случаем, не родственница?
– Она свояченица моего брата.
– В девичестве мадемуазель Эрмина де Женуйяк?
– Да, мадам.
– Ходят слухи, что она очень несчастна.
– Говорят, да.
– И очень богата.
– На редкость богата. Старый еврей Самуэль оставил ей и моей невестке Филиппине поистине королевское состояние.
– А в завещании Самуэля на ее счет никаких особых распоряжений не было?
– Были, мадам. Вам известно, что сей достойный старик, которого любил весь Бордо, обладал несметными богатствами. Во время Революции большую часть состояния у него попытались отобрать, но он оказался умнее всех и в результате ничего не потерял. Вы также знаете, что под конец жизни он тратил на себя очень мало, что позволяло ему еще больше приумножать капиталы. После его смерти наследникам досталось порядка ста двенадцати миллионов, в том числе двадцать четыре миллиона мадам де Блоссак, здравствующей и по сей день, и по шестнадцать каждой из внучек.
– Но это составляет всего пятьдесят шесть миллионов, – сказала молочница.
– Да, мадам.
– Ровно половину наследства.
– Вы великолепно проводите подсчеты.
– А кому досталось остальное?
– Во-первых, шесть миллионов Самуэль отдал бедным.
– Хороший поступок.
– А во-вторых, когда-то он был молод… – продолжал Танкред.
– Те, кто его видел, в этом даже не усомнились бы.
– Молод и женат.
– Как?
– Да. И жена, судя по всему, очаровательная, родила ему сына.
– Ого! Это уже что-то новое.
– Для вас, мадам, несомненно. Когда этому юноше исполнилось пятнадцать, – сообразительности ему уже тогда было не занимать – он подумал, что в один прекрасный день станет достаточно богат и, жаждая приключений и славы, испросил у отца разрешения поступить во флот. Самуэль, владевший значительным количеством кораблей, выполнил его просьбу и разрешил подняться на борт судна, следовавшего в Индию.
