Серебряная Рука - Говард Пайл
У подножия колокольни простирались белые стены сада, ниже — виноградники, а еще ниже текла река. Казалось, она несет свои сияющие на солнце воды в какую-то сказочную страну. Друзья могли часами лежать на полу колокольни, посматривая с высоты на мир божий и ведя преудивительные разговоры. Вот вам для примера один из них.
— Вчера утром я снова видел ангела Гавриила, — говорит брат Джон.
— Да, — отзывается Отто, — а где это было?
— В саду на старой яблоне, — рассказывает брат Джон, — я гулял в этом месте, а мои мысли бегали вокруг, как полевые мыши в траве. Сначала я услышал удивительное пение. Оно было таким низким и сладкозвучным, что походило на гудение большой медоносной пчелы. Я взглянул на дерево и увидел две горящие искры. Сначала я принял их за две звезды, упавшие с неба, но потом я догадался, что это. А ты понял?
— Нет, — отвечает Отто на одном выдохе.
— Это были ангельские глаза, — говорит брат Джон и загадочно улыбается. — Так вот, я вглядывался в две искры и чувствовал себя счастливым, как чувствует себя всякая божья тварь, когда взамен зимних холодов наступает весна, солнышко пригревает, а кукушка снова подает голос. Постепенно я разглядел лицо, которому принадлежали глаза. Вначале оно светилось бледным светом, подобно луне среди ясного дня. Но затем этот свет разгорелся так ярко, что мне стало невмоготу смотреть на него. В своей руке ангел держал зеленую ветвь, усыпанную цветами, похожими на цветы боярышника. Одежда у ангела была сшита из чего-то сияющего, как солнечный свет или чистый снег. Тут я понял, наконец, что передо мной ангел Гавриил.
— Скажи мне, брат Джон, что говорят об этом дереве? — спросил он меня.
— Говорят, что оно умерло. Садовник собирается принести острый топор и срубить его.
— А что ты об этом думаешь, брат Джон?
— Думаю то же самое. Дерево умерло, и его следует срубить, — ответил я.
При этих словах ангел улыбнулся, и сияние, идущее от него, заставило меня прикрыть глаза. Он сказал:
— Значит, ты, брат Джон, и впрямь такой простак, каким тебя считают люди. Смотри, что я тебе покажу.
Тут я снова приоткрыл глаза, и увидел, как ангел Гавриил дотронулся своей цветущей веткой до голых ветвей мертвого дерева. Они сразу же покрылись листьями, цветами, а потом и прекрасными плодами. Яблоки были точно золотые, и каждое благоухало, как целая клумба с цветами.
— Это вечно живые души яблок, — объяснил мне ангел, — они никогда не увянут и не погибнут.
— Тогда я попрошу садовника, чтобы он не рубил эту яблоню, — сказал я.
— Нет, нет, не надо, — испугался ангел, — дело в том, что если дерево не срубят на Земле, его никогда не удастся посадить в райском саду.
Тут брат Джон прерывает свой рассказ и, лежа на полу, глядя в пустое пространство, затягивает одно из своих безумных песнопений.
— Но вспомни, брат Джон, — дергает его за рукав маленький Отто, — не сказал ли тебе ангел Гавриил еще чего-нибудь?
Брат Джон обрывает пение и напрягает память. Это дается ему с трудом. Собираясь с мыслями, он крутит головой то вправо, то влево, то вверх, то вниз, и наконец вспоминает.
— А еще он сказал, что ничто живое никогда не умрет, и ничто умершее никогда не воскреснет.
Отто сокрушенно вздыхает:
— Как бы я хотел когда-нибудь тоже повстречаться с ангелом Гавриилом.
Но брат Джон уже снова затягивает песню и не слышит его слов.
Другим человеком, занимавшим особое место в жизни мальчика, был аббат Отто. Его глазам никогда не являлось ничего чудесного, и он не мог развлечь своего тезку такими удивительными рассказами. Зато в его силах было доставить мальчику особое удовольствие, никому больше в монастыре не ведомое.
Аббат Отто был большим любителем книг — у него под замком хранилось великое множество роскошных фолиантов в свиной коже и с позолотой, с переплетами, инкрустированными резной слоновой костью и драгоценными камнями.
И, подобно тому как душа скрывается в теле, под всеми этими великолепными переплетами находилось то, что было еще прекраснее. Это были раскрашенные яркими красками изображения святых, ангелов, Божьей матери, волхвов и маленького Христа, лежащего в яслях среди коров, глядящих на него добрыми глазами.
Иногда старый аббат открывал кованый сундук, где он держал свои сокровища, и, любовно стряхнув с них несколько пылинок, доставал одну-две книги. Он бережно клал их на стол у окна и открывал перед маленьким тезкой, разрешая тому самому перелистывать картинки. Мальчика особенно притягивала картина, изображающая Рождество Христово. Пока мальчик переводил восхищенные глаза с Богородицы на Святого Иосифа, а с него — на младенца, аббат сидел и наблюдал за Отто с грустной улыбкой на худом бледном лице.
Но всем этим мирным радостям монастырской жизни суждено было кончиться в один прекрасный день. К тому времени Отто почти исполнилось двенадцать лет.
Однажды около полудня Отто услышал звук колокольчика у ворот — динг-донг! Мальчик как раз зубрил урок в келье доброго брата Эммануэля. Путники редко оказывались у ворот монастыря — он лежал в стороне от всех дорог — поэтому появление всякого нового лица здесь было событием. Маленький Отто навострил уши и стал раздумывать про себя, кто бы это мог быть. Меж тем урок продолжался. Брат Эммануэль читал, неумолимо водя по строчкам ороговевшим старческим ногтем. Время тянулось мучительно медленно.
Вдруг снаружи, в коридоре, раздалось шлепанье сандалий, и в дверь осторожно постучали. На пороге показался брат Игнатий. Аббат послал его передать Отто, чтобы он шел в трапезную. Когда мальчик пересек двор, он увидел группу облаченных в броню рыцарей. Некоторые из них сидели на лошадях, некоторые спешились.
— Вот идет молодой барон, — сказал один из воинов. Все повернулись в сторону Отто и уставились
