Своеволие - Василий Кленин
«А меня-то за что?» — разобиделся Пущин и вернулся обратно к Кузнецу. Жаловаться.
Логично выходит? Логично. И почему же это страшно? Да потому что, вскоре, в этих местах и должен был объявиться «воровской полк» Сорокина. Ехали бунтовщики на Амур за вольной сладкой жизнью — а попали в разворошенный улей! Может, поэтому-то и не было никаких известий про «воров»? Истребили их дауры с верховьев? А оставшихся 40 человек потом дючеры в устье Сунгари добьют.
— Наддай, браты!
…Они как раз волокли дощаник бечевой по Бурханке (до Темноводного меньше полверсты осталось), как вдруг навстречу им вырулили… шесть китайцев. Идут, деревянные лопаты на плечах, что-то синхронно мяукают — видно, песню напевают. Казаки аж веревку выронили.
— Этта что такое?! — Дурной заорал дурным голосом, выпучив глаза.
Китайцы вмиг испугались и сиганули в кусты.
— Держи никанцев!
Ловля беглецов продолжалась почти час. По итогу схватили всех, кого-то в сердцах помяли при ловле. Но повязали и гордо ввели обратно в острог.
— Что творите, ироды! — это на вернувшихся казаков вдруг накинулся Ничипорка.
Возможно, молодого коваля быстро заткнули бы, но рядом сподобился оказаться Тимофей Старик. А этого и сотня не упокоит.
— Чортовы дитя, гаспидовы внуки! Чо удумали, мрази кобилячи! Разум в силу утек? Так идитя с богдойцами ратиться! Каты свинячи, одно слово! Вы б еще с дитятками подрались! Позорище!
— Хорош! — попытался взять на глотку Ивашка… но куда там!
— Я те дам «хорош»! — Старик морщился от боли в руке, от чего злость его удесятерялась. — Витязи плюгавые! Язык где ваш? Али третья рука заместо него отросла?
— Да объясните уже! — разозлился в ответ Известь. — Почему ясырники по лесу ходят? Кто упустил?
— Не упустил, а отпустил! — Ничипорка подскочил к атаману и буквально вырвал у него веревку. — Отдай, Сашко! Отдай Гуньку! И этих…
— Гуньку? — Дурной почувствовал, что отсутствовал в Темноводном не десять дней, а полгода — и все тут успели сойти с ума.
— Сашко, он же мастер! Настоящий. Увидел, как я в кузне маюсь, подсел и принялся перстами тыкать: энто, мол, так содей, энто — этак.
Ничипорка враз потускнел.
— Как Корелу порубили… Я ж ничего не ведаю, атаман. Токма и умею: мех качать да кувалдой бить. А Гунька — мастер. Ты бы видел, что никанцы за седмицу содеяли!
— То верно — работяшши нехристи, — важно подтвердил Старик. — Не то, что вы, шишиги!
Вот так. Покуда у Саньки не хватало времени выяснить подноготную пленных китайцев, за него это сделали другие. Ши Гун, он же Гунька, оказался не только пушкарем, но и кузнецом, сам втерся в доверие к Ничипорке, собрал своих в артельку. А за седмицу из имеющегося кирпича жители Поднебесной содеяли большую печь с высоченной трубой… Ну, почти содеяли. И шли за глиной, чтобы доделать.
А тут бдительный Дурной со товарищи…
«Сегодня же! Сегодня же каждого опрошу!» — твердо пообещал себе атаман… и не выполнил.
Потому что дома (еще в недостроенной избе) сразу был атакован. Тонкими жадными руками, густыми черными волосами, томными влажными губами (сам ведь научил!).
Ну, что… Сдался, конечно. Разве против такой армии устоять? Нет! Боролся героически! До последнего! Со всей положенной страстью. Но в итоге — сдался. И рухнул обессиленно на грудь победительницы.
А потом и впрямь битва случилась. Уже без метафор. Потому что неосторожно обмолвился своей Чакилган, что надо ему как можно скорее снова спускать дощаник на черную амурскую волну и плыть. Теперь еще дальше и на еще больший срок.
— Но почему? — княжна села в постели, притянув волчье покрывало к взволнованной груди. — Или тут тебе дел нету?
Отвернулась к стенке, которую надо еще было проконопатить.
— Я надоела тебе…
Тусклый голос. И идеально выверенная интонация: то ли вопрос, то ли утверждение. Санька заломил руки и принялся разубеждать молодую жену. Сил пока хватало только на словесные методы. Чакилган не хотела поворачиваться, выдергивала ладонь из его рук. А, когда все-таки повернулась, лишь бросила коротко:
— Не пущу.
Ну, что делать? И Санька, вздохнув, решился приоткрыть ей свои мысли и опасения. Поведал девушке про прилипчивого сына боярского Пущина, про то, как он верхнеамурских дауров на мятеж спровоцировал (или еще спровоцирует). И как бунтовщики могут перебить три сотни совсем сторонних людей.
— А тебе эти люди нужны?
Атаман кивнул. Еще как нужны! Именно они! Конечно, с «ворами» Сорокина придется быть настороже. Но главное то, что у этих людей позади все мосты сожжены. В царской земле все они — тати и душегубы. А значит, здесь, в Темноводье, они могут захотеть начать новую жизнь. Вложиться в нее всей душой, всем сердцем. Что и нужно Дурнову. Надоели ему временщики, надоела «саранча», которая на Амур только хапать приезжает. Этой земле нужны другие люди.
Да и пример у него отличный был. В 1665 году (пока это еще будущее) ссыльный служилый литвин Никифор Черниговский на Лене убьет воеводу, с отрядом «воров» бежит на Амур, который маньчжуры уже «очистили» от русских. И эти «воры» восстановят Албазин. Именно они превратят его в настоящий острог, поставят острожки поменьше, возобновят сбор ясака, организуют первые поля. Именно благодаря «ворам» русские еще на два десятка лет задержатся на Амуре. А временщики Поярков, Хабаров да Кузнец на это оказались неспособны.
— Нужны, милая! Ой, как нужны! — улыбнулся Санька, радуясь, что его жена так хорошо его понимает.
И услышал в ответ.
— Всё равно не пущу.
Атаман нахмурился. Но Чакилган добавила:
— Одного — не пущу.
— В смысле?
— Ты в далекие земли поедешь. Там совсем другие дауры. Мы здесь — сахарча, у нас свой мир, а у них свой. Северяне гордые. Ты их не знаешь, а они тебя — и подавно. Для них все лоча одного покроя. Надо им объяснить… Ты должен взять с собой Чохар. Мы хоть и не совсем дауры, шинкэн хала, но моего отца на севере должны помнить. Галинга такой же, как они. Только лучше их всех. Так что людей Галинги северяне послушают. А Чохар расскажут им, какой ты хороший.
Дурной моментально зарделся. Чакилган не в первый раз говорила ему это. Именно это русское слово, которое нравилось ей «на вкус». Хороший. И каждый раз смущала мужа своей прямотой. Но зато смысл сказанного Санька уловил сразу. И не мог не одобрить.
«Княжна — одно слово!» — с любовью посмотрел он на свою мудрую жену.
С утра
