Елена Гантимурова - Кольцо Дамиетте

Лаура с сомнением поглядела на крепостную стену, где виднелась прямая фигура старого графа. Было видно, как он обращался к часовым, отдавая приказания.

И вот прошло несколько дней, как кортеж невесты разместился в Хоэнверфене, а граф Эдмунд до сих пор не появился. Надменная Хедвиг, не сближаясь с девушками, объяснила распорядок в замке и показала комнаты для проживания. Там, надо признать, находились все возможные удобства, даже глубокая бадья для принятия ванны. После этого кузина графа, сославшись на занятость, оставила подруг предоставленными самим себе. Старый граф посвящал дни укреплению обороны замка и муштре гарнизона. С будущей невесткой он виделся два раза в день – за обедом и ужином, когда сидел во главе огромного стола в главном зале. Многочисленная челядь готовилась к предстоящим торжествам, не особенно обращая внимание на невесту. Поэтому девушки беспрепятственно осматривали замок, придумывая, что и как переделать в помещениях. Почти во всех комнатах верхних этажей, где они успели побывать, царили беспорядок и пыль.

Лаура тем временем провела рукой по вышитой обивке кресла:

– А может, это кресло волшебное? Смотри, какое старое…

– И ты в это веришь? А что, если правда? – Катарина насмешливо поглядела на подругу. – Вдруг, как только ты в него сядешь, то сразу окажешься… ну, скажем, в Египте?

Лаура, в этот момент как раз нацелившись опуститься на сиденье, нерешительно замерла:

– Да ну тебя! Какой еще Египет, скажешь тоже. – Но в кресло не села.

– Пыли много, – пояснила она.

Катарина засмеялась:

– Да я пошутила. – И сама вольготно расположилась на мягких подушках, удобно устроив на подставке ноги в коротких кожаных сапожках. – Как видишь, я еще здесь!

– Все это глупости, и я все здесь переделаю! – Лаура, топнув ножкой и взмахнув юбками, направилась к выходу. – Пойдем на Сторожевую башню! – донесся ее звонкий голос от тяжелых дубовых дверей. – посмотрим, как старый граф будет менять часовых. Паж вчера видел, ему понравилось.

Лаура выпорхнула из комнаты, а Катарина замешкалась, выбираясь из глубокого кресла. Вдруг она краем глаза уловила движение на зеркальной поверхности. Сдерживая дыхание, девушка на цыпочках приблизилась к зеркалу. Под взмахом рукава на стекле протянулась чистая дорожка – и Катарина замерла, вглядываясь. Ее собственное отражение и контуры кресла за спиной начали постепенно таять, из глубины зеркала проступили очертания совсем другой комнаты. Рядом с накрытой балдахином кроватью, среди разбросанных подушек, Катарина увидела себя – маленькой девочкой. Крупные слезы катятся по бледным щекам. На кровати – Катарина знала – лежит ее заболевшая мать. На лице девочки – боль и горечь, и такую же боль сейчас почувствовала взрослая Катарина. Она помнила безрадостные дни, когда отец привозил в дом бесполезных докторов, одного за другим. Когда они выходили из комнаты больной, у всех были одинаковые выражения на лицах, а Катарина ненавидела их за это. А потом, когда мать умерла, отец уехал на одну войну, потом на другую и третью, и так продолжалось долгие годы, пока он, израненный, но забывший свою утрату, не возвратился два года назад домой.

– Катарина, ну где ты? – Звонкий голос Лауры донесся откуда-то снизу, с лестницы, и девушка очнулась от воспоминаний. Наполовину очищенное от пыли зеркало отражало ее потерявшее краски лицо посреди заставленной мебелью комнаты. Ничего более.

Опрометью она выскочила за дверь, прислонилась к стене и отдышалась. Видение должно иметь разумное объяснение. В том, что это именно видение, Катарина не сомневалась.

«Что я сегодня ела за обедом? Грибы? Некоторые из них могут мутить разум, но раньше будет тошнота и боль, а я себя хорошо чувствую. Вернее, до хорошего далеко, но я здорова. Порча? О колдовстве и ведьмах много рассказывают, но я сама не встречала. Зеркало отражает только то, что видит, то есть меня. Значит, я просто часто думаю о матери, вот и объяснение. А в зеркале – что это? Да ничего, показалось».

Убедив себя таким образом, Катарина постаралась выкинуть из головы странную картину. Девушка торопливо спустилась по лестнице и пробежала через зал в сторону Сторожевой башни. На смотровой площадке она заметила старого графа, рядом стояли Лаура и Паж. Втроем они вглядывались в сторону дороги, ведущей через Альпы к горному перевалу. Когда Катарина поднялась на стену и присоединилась к ним, дозорный с вышки громко возвестил – граф Эдмунд возвращается в замок.

Для въезда в замок прижимистый в повседневной жизни Тобиас проявил неслыханную щедрость – решил украсить театральные повозки. Сокрушаясь по поводу расходов, он в то же время очень гордился приглашением в Хоэнверфен. Ожесточенно торгуясь, хозяин труппы потратился на цветы и гирлянды, утешив себя тем, что представление увидит сам герцог.

Кряхтя и жалуясь на безденежье, Тобиас разрешил обить новым сукном сиденья для возниц, а в лошадиные гривы велел вплести разноцветные ленты. На упряжь прикрепили колокольчики. От этого худые театральные лошади не стали выглядеть сытыми, но общий вид процессии казался более праздничным.

Два дня вся труппа занималась починкой дырявых полотнищ и занавесей. Прорехи в срочном порядке залатали подходящими по размеру кусками тканей. Цвет заплат удавалось подобрать не всегда, так что повозки стали напоминать пестрый разноцветный ковер.

Мариам сделала последний стежок и перекусила нитку. Хватит с нее, и так со вчерашнего утра гнет спину, как белошвейка! Как будто нищету можно прикрыть заплатами!

Она потянулась и вольготно откинулась на телеге, удобно пристроив под спину старый тюфяк. Пасмурный день не обещал дождя, солнце изредка прорывало слой серых облаков прозрачными лучами. Несмело коснувшись земли, лучи таяли в воздухе, как будто скованная холодом почва пугала их. Мариам немного понаблюдала, как облака тянутся друг за другом в сторону гор.

«Как стадо овец», – хмыкнула она и перевела взгляд на Мари, которая с иголкой в руках пристроилась на краешке телеги. Молодая актриса вместе с ней два дня корпела над шитьем, но, в отличие от Мариам, трудилась усердно и без жалоб.

«Если бы она еще и молчала при этом, цены бы работнице не было», – беззлобно фыркала про себя Мариам, слушая, как пробегающий мимо Тобиас нахваливает девушку. Два года назад, когда бродячий театр остановился в одной из норманнских деревень, многодетные бедняки отдали в труппу девочку-подростка. Актеров в тот момент не хватало, и Тобиас, с сомнением посмотрев на худенькую Мари, с голубыми глазами и веснушками на бледном лице, распорядился снять с телеги пару кулей с зерном. С тех пор Мари путешествовала вместе с труппой, кое-как освоив актерское ремесло. Веснушчатая рыженькая девушка не стала красавицей, но обладала покладистым и услужливым нравом. Она ладила со всеми в труппе, включая Мариам. Мари – единственная среди актеров, кого заносчивая прима терпела возле себя, деля с ней место в повозке и изредка снисходя до разговоров. Вероятно, это происходило потому, что молодая норманка отличалась незлобивым спокойным характером, трудолюбием и не обижалась на резкости.