Иван Кошкин - Илья Муромец.
— Ты это, Обломай, не шуми, — рассудительно крикнул Илья. — Ты лучше сюда езжай, чего мы кричать-то будем!
— Я приеду, а ты меня порубишь, да? Очень умный, да?
— Не порублю, у нас же мир подписан. Или ты сам войну начать хочешь?
Обломай только рот открыл от такой наглости.
— Ты не только нечестный, ты и бесстыжий еще! Твои алп-еры уже войну начали!
— Вот ты шумишь, шумишь, а не понимаешь, — продолжал с умным видом орать за два перестрела[7] киевский воевода. — То и не война никакая была, а разведка! А про разведку грамот никаких не было.
Ошарашенные ханы переглянулись. Самый молодой, Таракан[8], набравшись храбрости, крикнул:
— А какая разница-то, война или разведка?
— Ну, ты сам посуди, — надсаживался Илья. — Когда собираешь войско, с посвистом налетаешь, дома там или юрты жжешь, девок или мужиков, кому как, угоняешь — это война. А когда собираешь войско, тихо подкрадываешься, дома или, опять же, юрты палишь, девок, ну, или, кому нужда есть, мужиков... Это разведка. Понял?
Ханы с совершенно обалдевшим уже видом смотрели, как конь богатыря повернул голову и начал почти членораздельно что-то ржать хозяину в лицо.
— Бурко, заткнись, — прошипел Муромец. — Ты мне переговоры сорвешь.
— Я тебе сейчас кое-чего другое сорву, — с визгом ярился конь. — Я тебе для этого Сунь Цзы премудрого читал? Это, по-твоему, разведка? Скотина ты, а не богатырь!
— Сунь Цзы твой — китаец, а мы на Руси. У нас и разведка своя. Это будет вроде как разведка боем. А теперь молчи, видишь, они уже сюда едут.
Заинтересованные ханы быстренько собрали небольшой курултай и, договорившись, отправили Таракана и Обломая расспрашивать о новом хитром способе воровать и грабить, не нарушая договора.
— Ты это, Илья, умные вещи говоришь, — заискивающе улыбнулся Таракан. — Значит, если я свою орду соберу, через Рось ночью прокрадусь, дома пожгу, девок... поразведаю... — он мечтательно улыбнулся, — то это вроде как и по договору все будет?
— Конечно по договору, — расплылся в ответной улыбке Илья. — Только если я тебя при этом на бродах ночью поймаю, то, не обессудь, разведывать тебя будем.
— А... — слегка помрачнел Таракан. — Тогда я не через Рось в разведку пойду, а через...
— Ты, Илья, лучше вот что мне скажи, — перебил Таракана Обломай. — А если мы еще одну грамоту с твоим Владимиром пос... поп... подпишем, чтобы и разведки не было, а? А то у меня жены, дети, дети детей, дети жен... Только думал поспокойней поживем, а тут...
— Хороший вопрос, — задумался Илья. — Только тут ведь вот какое дело: этих разведок да соглядатаев всяких столько, что Владимир их всех и не упомнит, что-то да забудет прописать. И как тогда быть? — богатырь со вздохом покачал головой.
— А ты их упомнишь? — с надеждой спросил Обломай.
— Да я-то упомню, — богатырь посмотрел скучающе в небо. — Только ведь мое дело маленькое, я грамоты не подписываю, в палаты к князю не вхож..
Богатырский конь заржал как-то особенно оскорбительно.
— А мы попросим, чтобы и тебя позвали, сильно попросим, — загорячился старый хан.
— Уж и не знаю, — теперь Илья глядел на курган за спиной у хана. — Хлопотно это все же...
Обломай ухватил Муромца за локоть и, встав на стременах, зашептал в богатырское ухо:
— Так мы же не за так похлопотать просим, а? Чего хочешь, коней, алтын[9], хочешь, — хан сощурился, — жен пришлем?
Ханам показалось, что в ржании русского коня проскочили хихикающие нотки.
— Жен не надо, — твердо сказал Илья. — В общем, давайте так: добычу мы вам вернем, ну и за ущерб добавим. Насчет разведок я у князя похлопочу. Но чтобы и вы об этом обо всем помалкивали и через Рось или Днепр — ни-ни. Поймаем... — он посмотрел на Таракана, — и девки кое-кому без надобности будут.
Ханы поспешили согласиться. Случай был улажен, и до князя известия не дошли, но Бурко неделю изводил Илью ворчанием и насмешками. Плюнув на богатырей, Бурко наладил разведку среди диких коней. Месяц он, как дурной, носился по степям, являясь раз в неделю поспать спокойно в стойле, но зато уж докладываться ему обязались не только дикие днепровские тарпаны, но и кое-какие печенежские лошадки. Самым ценным своим соглядатаем Бурко считал Ёктыгдыка. Тот был третьим заводным конем у самого Обломая и ведал немало. Раз в месяц Бурко отпрашивался у Ильи и отправлялся на пару дней погулять по степи, порасспрашивать своих лазутчиков, чтобы потом доложить хозяину. Даже, несмотря на то что Илья сидел в порубе, первым новости о степных делах узнавал всегда он.
* * *— Так что я натворил-то вчера? — снова спросил богатырь.
Бурко повернул тяжелую голову и искоса посмотрел на друга одним глазом:
— Так-таки и не помнишь?
— Не-а, — вздохнул Илья.
— Ну и не надо тебе об этом помнить, — поставил точку конь. — Ты вроде хотел знать, что в Степи деется?
— Ну?
— Погано в Степи, — вздохнул четвероногий стратег. — Ёктыгдык говорил — коней с пастбищ в табуны сгоняют, когда я уходил, его как раз арканили...
— Мо... Моли.. Мобилизациус, — выговорил Илья мудреное нерусское слово.
— Угу.
Друзья помолчали.
— И кто сейчас в Киеве из войска?
— Да, почитай, никто, — тряхнул гривой Бурко. — Старшей дружины половина разошлась, с Южного Рубежа опять в Новгород подались.
— А варяги?
— Сигурд и Олаф в Царьград ушли.
— Так им же Владимир вроде землю даже дал?
— Олаф сказал: раз уж первого мужа в королевстве в погреб посадили, то их и подавно. А в Царьграде у базилевса и золота, и оружия набрать за службу...
— А наши?
— Богатыри? — Конь посмотрел в сторону.
— Ну, говори уж...
— Застава открыта. Все к порогам ушли.
— Ну-ка, ну-ка, — Илья ухватил друга за шею и развернул мордой к себе. — Досказывай.
— А чего досказывать? Встали на порогах, купцов, что из варяг в греки и обратно... досматривают.
— Что значит «досматривают»? — севшим голосом спросил Илья. — Грабят, что ли?
— Ну, не совсем, — досадливо протянул Бурко. — Говорят, что десятину забирают, ну и пошлину берут. Князю с той пошлины — шиш, а второй раз он брать побаивается — тогда совсем в Киев ходить перестанут.
— Ну, докатились. — Илья встал и принялся ходить из угла в угол. — Богатыри поборами занялись?!! Ну, на славу ты меня посадил, князюшка, на добро. Чурило, еду оставь и пшел отсюда!
Бедный стражник, услышав богатырский рык, выронил мешок и присел в дверях.
— Ты сам-то хорош! — оборвал Бурко. — Чурило, оставь мешок, возьми у меня в переметной суме куны[10], сколько надобно, и иди уж. Мы о своем тут поговорим.
