Молодой Александр - Алекс Роусон
У других в памяти остаются серебряные сосуды для симпосиев – они позволяют представить, каково было пить и беседовать с царем в изысканной обстановке. Реставраторы создали реконструкцию пиршественных лож, заново собрав декор из слоновой кости, стекла и других элементов, – это, пожалуй, самые удивительные экспонаты. На ложе из гробницы Филиппа изображена сцена охоты, подобная той, что есть на живописном фризе Гробницы II, она включает 14 пеших и конных фигур, их руки и ноги из не портящейся со временем белой слоновой кости рельефно выделяются на позолоченном фоне, одежда окрашена яркими пигментами. Среди них портреты, которые Андроникос считал портретами Филиппа и Александра. Они, несомненно, напоминают известные изображения этих македонских царей, но с некоторыми оговорками: схожие черты имеют и другие лица в композиции, и подобные можно найти среди растущего корпуса изображений из слоновой кости, обнаруженных среди осыпавшихся элементов лож из других македонских гробниц – в этих портретах заметно явное сходство как по форме, так и по стилю. Не исключено, что это серийная продукция из репертуара художника или определенной мастерской.
Запоминается и другая часть экспозиции – доспехи, неподвижно стоящие в центре камеры. Заключенные в стекло, они кажутся чуть ли не самим царем: поножи, нагрудные пластины, шлем, меч и щит. Словно перед гостями в гробнице вдруг встает призрак Филиппа, очерченный золотом и железом – одними из лучших античных доспехов, дошедших до нас. Примечательно внимание мастеров к деталям, от миниатюрного шлема на навершии меча до небольшой золотой пластины с дубиной Геракла – талисманом Аргеадов, прикрепленной к обратной стороне щита. Это образ силы и престижа, обращенный к эмоциям зрителя, работа мастеров-оружейников – подходящая броня для человека, создавшего македонскую армию.
На некоторых из наиболее тонких элементов декора сильно выражена панэллинская тема. Лицо Афины появляется из-под тени гребня шлема, а сбоку от кирасы она изображена на другой небольшой золотой пластине, позой напоминая хрисоэлефантинную статую в Парфеноне. Присутствие Афины на доспехах, вероятно, выходило за рамки ее обычной роли богини мудрости и боевой стратегии; в «Илиаде» Гомера она поддерживала ахейцев против троянцев – очевидный божественный покровитель персидской кампании Филиппа. Весь набор доспехов мог быть специально разработан, чтобы это показать. Идея перекликается и с темой, представленной на лицевой стороне щита. Когда его обнаружили в гробнице, щит был просто грудой фрагментов из слоновой кости, стекла и золота, и на повторную сборку в реставрационной лаборатории ушло пять лет[812]. В центре щита, в окружении инкрустированных колец, находится произведение трехмерного искусства: пострадавшие от времени две фигуры из слоновой кости – мужчина на золотом фоне, собирающийся убить женщину. Вероятно, это Ахилл, победивший амазонскую царицу Пентесилею, – грек, торжествующий над варваром. Филипп планировал вести своих людей в Азию под знаменем эллинских идеалов.
Золотой ларнакс, в котором когда-то хранились кремированные останки царя, выставлен напротив вестибюля, «его» и «ее» украшения таинственно светятся в сумраке, словно в диалоге друг с другом. Золотой венок Филиппа, смятый и лежавший рядом с его костями, висит теперь над ларнаксом, сияющий изобилием дубовых листьев и желудей, – тот самый венок, который он, возможно, носил в роковой день своего убийства. С одной стороны венок оплавлен, а среди останков костра на своде гробницы найдено несколько отпавших желудей и листьев – кто-то явно выхватил венок из пламени, прежде чем его успели сжечь. То же сделали и с церемониальным щитом – видимо, существовал некий неизвестный нам погребальный ритуал.
Кости Филиппа хорошо сохранились по сравнению с другими кремированными останками. Тело царя могло быть завернуто в какой-то плотный, огнеупорный плащ или лежать на негорючей поверхности внутри костра[813]. Те, кто был ответственным за сбор его останков, проделали тщательную работу: нашли и сохранили даже молоточек – косточку в среднем ухе, одну из самых маленьких в человеческом теле[814]. Их сложили в ларнакс в анатомически правильном порядке: череп сверху, длинные кости внизу[815]. Помимо фрагментов царских одежд и венка, на костях выявлены следы композитного материала, содержащего белый пигмент, известный как египетский хантит, – вероятно, это все, что осталось от религиозной или посмертной маски, которую положили поверх останков[816]. Исследование скелетного материала добавило интересные подробности, связанные с внешностью и здоровьем Филиппа. Оценки роста варьируют от 160 до 170 сантиметров, он не был высоким человеком даже по древним меркам[817]. Узлы Шморля, обнаруженные на его нижних позвонках, указывают на интенсивную верховую езду. Много внимания было уделено черепу в надежде найти рану от стрелы, которую он получил в Мефоне, но фрагментарность костей и их деформация, вызванная высокой температурой, затрудняют выводы. Однако есть признаки того, что Филипп страдал рецидивирующей инфекцией (возможно, синуситом – воспалением околоносовых пазух), которая могла возникнуть в результате травмы лица. Единственной раной, идентифицированной с уверенностью, был след от небольшого лезвия на одной из костей пальца левой руки – такая рана упоминается в древних источниках как одна из известных травм Филиппа[818].
Анализ останков женщины из вестибюля оказался более сложной задачей. Они фрагментированы сильнее – это позволяет предположить, что кремация произошла при других обстоятельствах, очевидно, отдельно от предыдущих останков; ее великолепная диадема также была спасена от огня, который оставил после себя некоторые повреждения и следы. До сих пор ведутся активные споры о личности этой женщины. Высказывали соображения в пользу и Клеопатры-Эвридики, и гетской жены Филиппа по имени Меда, и даже неизвестной скифской жены[819]. Предполагаемый возраст женщины варьирует в разных исследованиях – от 20 с небольшим до 32 лет[820]. На ее позвонках также были обнаружены многочисленные узлы Шморля, что позволяет предположить активный образ жизни. В юности она получила тяжелую травму, на левой голени обнаружен заживший компрессионный перелом. Такая травма может вызвать укорочение, атрофию ноги или хромоту, что могло бы объяснить различный размер и форму поножей, обнаруженных в вестибюле: левая часть короче и тоньше правой, что должно соответствовать разной длине ее ног. Если, конечно, поножи и другое оружие принадлежали этой женщине. Связь между костями и доспехами, особенно наличие позолоченного горита – оружия конного лучника, служит аргументом в поддержку скифской идентичности и гипотезы о дочери павшего царя Атея, полученной Филиппом. Впрочем, такие предметы могли принадлежать и Меде. Ее народ, фракийские геты, придерживался той же военной тактики, что и их соседи-скифы, и не исключено, что их женщины тоже сражались вместе с мужчинами. Во время правления Атея обе группы оккупировали регион Добруджи, что могло привести к дальнейшему культурному обмену и возможному смешению населения. Геты твердо верили в бессмертие и загробную жизнь, в которой они присоединятся к божественному Залмоксису, и есть античные рассказы о том, что гетские жены приносили себя в жертву после смерти мужей. Меда вполне могла покончить с собой после убийства Филиппа, в таком случае ее удостоили бы погребального костра по царскому обычаю[821]. Тем не менее исследователи, которые отвергают аргументы в пользу гетского происхождения женщины и новую оценку ее возраста, утверждают, что в вестибюле похоронена Клеопатра-Эвридика, последняя жена Филиппа, которой, вероятно, было немного за двадцать, когда она умерла (до 334 года до н. э.). В этом случае инвентарь считают принадлежащим Филиппу: это могли быть трофеи кампании 339 года до н. э., и такая точка зрения может объяснить явно более позднюю дату декорирования вестибюля. Споры на эту тему еще не окончены.
Гробница, в которой обнаружили все эти замечательные артефакты, находится у подножия деревянной лестницы, недалеко от главной погребальной камеры. Фасад виден за экраном из органического стекла, двери, обрамленные дорическими пилястрами, никогда не открывались. С каждым шагом вниз по скрипучей лестнице на расписном фризе начинают проступать сюжеты, словно частично истлевшая первая полоса газеты – история, представленная там, все еще существует, но лишь в призрачном виде. Чтобы оценить мельчайшие детали, необходим бинокль или зоркие глаза. Голые деревья в обрамлении скалистых склонов напоминают македонские горы зимой, высокая квадратная колонна, увенчанная тремя статуями, может обозначать священную рощу или царские охотничьи угодья. Композицию нужно
