Элль Ньюмарк - Книга нечестивых дел
— Спасибо. Миллион раз спасибо!
Вот так произошло долгожданное повышение.
— Когда ты взял на себя вину за взлом моего шкафчика и не переложил ее ни на кого другого, я понял, что ты повзрослел, — сказал синьор Ферреро. — А сегодня ты показал, что понимаешь, как эти преступники рвутся к власти. Значит, ты готов. Ты станешь овощным поваром.
— Нижайше вас благодарю, маэстро. — Я сделал глубокий вдох, и даже пропитанный грехом воздух Рима в тот момент показался мне сладким. Чувствуя, что все мои грезы, все мечты сбываются, я продолжил: — Маэстро, если вы знаете секрет любовного напитка, который поможет мне завоевать Франческу, поделитесь со мной.
Старший повар отогнал надоедливого комара.
— Лучано, не существует никакого любовного напитка.
Черт! Почему он по-прежнему лжет?
А он тем временем говорил:
— Нам надо обсудить более серьезные дела. Если ты хочешь продвинуться на кухне, то должен совершенствоваться и в других областях. Скажи, что ты думаешь о Борджа?
— Он могущественный человек, — ответил я.
— Могущественный? М-м-м… Слабо сказано. Борджа обладает большей властью, чем глава любого государства в Европе. Королей венчает на царство папа, и он же их низвергает. Его швейцарские наемники — огромная армия: три тысячи солдат и еще четыре тысячи пехотинцев. Его кардиналы и епископы наделены громадными поместьями и имеют колоссальные состояния. В его руках сосредоточена и финансовая, и военная сила. Но что, по-твоему, дает Борджа истинное могущество?
— С деньгами и армией, что еще ему нужно?
— Народ, Лучано. — Синьор Ферреро скривил губы и от этого показался очень сердитым. — Церковь может потерять и деньги, и земли, но верующие отвоюют все это обратно. Миллионы людей поклялись Риму в беспрекословном повиновении. Человек считает, что для спасения ему необходима церковь, и она поддерживает в нем это убеждение.
— Понимаю, маэстро.
— Отлично. — Он легонько коснулся моей груди. — Никогда не ограничивайся поверхностным взглядом. Зри в корень. Так учил Иисус. То же самое говорили Лао-цзы и Будда.
— Кто?
— Будда и Лао-цзы были учителями задолго до рождения Иисуса. Таких, как они, очень много: Эпиктет, Заратустра, Конфуций, Аристотель. И все они обувались в сандалии. — Старший повар посмотрел на реку и мечтательно прищурился. — Удивительно: стоит перед глазами возникнуть сандалиям — и, будь уверен, перед тобой философ. — Он моргнул и повернулся ко мне. — Мудрейшие из учителей требовали, чтобы мы мыслили и пробуждались. Пробуждались к пониманию своей собственной божественности. Но представь себе, как все изменится, если люди убедятся, что им нужны не священники, а учителя.
— Вы в этом уверены, маэстро?
— Абсолютно. Хранители и есть учителя. Мы не только собираем и сберегаем знания, мы их передаем. Следовательно, следующий вопрос, который ты должен задать себе: хочешь ли ты не только учиться, но также и обучать? Это налагает ответственность. Кое-что из нашего учения преграждает путь таким, как Борджа и Ландуччи.
— А не лучше ли взять и обнародовать все, что было написано?
— Время не пришло. Хранителей слишком мало и наши средства ограниченны. Я хотел, чтобы ты побывал в Риме и понял, какая стоит против нас сила. Наше оружие — знания. Некоторые из нас пользуются новыми печатными технологиями, чтобы превратить запретные рукописи в многочисленные книги. Но это следует делать в тайне, пока поток знаний не окрепнет настолько, что его уже не остановить. Наступит день, и мы научимся печатать книги быстрее, чем их будут сжигать, но пока процесс еще слишком медленный и опасный. Люди не останавливаются ни перед чем, если под угрозой то, что им дорого. А для тех людей власть бесценна. Ты готов схватиться с ними?
Черт! До этого мгновения я понятия не имел, что мне предстоит выступить против Борджа и Ландуччи, но страстность синьора Ферреро была настолько заразительной, что я ответил:
— Да, маэстро.
Глава XIX
Книга скрытых от глаз вещей
Через пять утомительных дней в трясущейся по ухабистым дорогам карете мы вернулись в Венецию. Попадались участки с такими рытвинами, что приходилось выходить и идти пешком, чтобы не покалечиться от ударов о стенки. На пути в Рим меня поддерживало приятное ожидание нового, но обратная дорога была всего лишь изматывающей поездкой, которую скрашивали только рассказы старшего повара.
Он говорил о рукописях и миниатюрах, спасенных в таких далеких местах, как Вавилон, и повторил, что знания необходимо собирать, где бы они себя ни проявляли.
К вечеру лошади завернули в центральные ворота дворца, и я вылез из кареты, усталый, но довольный возвращением домой. Я думал, что синьор Ферреро немедленно отправится к семье, но он вышел вслед за мной и, отряхнув с одежды пыль, выразил желание посмотреть, как без него управлялся на кухне Пеллегрино.
Мы прошли через задний двор, и я вслед за старшим поваром переступил порог пустой кухни. Синьор Ферреро зажег лампу и, осматривая длинное помещение, довольно кивал при виде чистых разделочных столов и аккуратно подметенного пола. Он проверил огонь под горшками, вернулся к резервуару с водой, заглянул внутрь и воскликнул:
— Матерь Божья! Воду не поменяли!
В этот момент я заметил ведра — они стояли рядом с цистерной, а не как положено, вверх дном у очага. И в каждом — немного затхлой воды. Единственный недочет в идеальном управлении кухней.
— За работу, Лучано! — Старший повар указал на оскорблявшие его взгляд ведра, а сам потянулся к затычке под резервуаром. Она открылась с чмокающим звуком, и он с отвращением наблюдал, как вода выливалась в желоб. Я подставлял ведра с другой стороны и выливал стоялую воду на брусчатку, хотя мне она, как всегда, казалась вполне пригодной. Я ворчал себе под нос, недовольный этой странностью наставника, и мечтал поскорее добраться до своего соломенного матраса. Синьор Ферреро принялся складывать дрова в очаге с самым крепким крюком. И, показав на большой железный чан, приказал:
— Ну-ка наполни свежей водой. Неизвестно, когда ее сюда налили. А я пока разведу огонь. Придется ошпарить ведра. — Он двигался с трудом, лицо казалось изможденным, одежда покрылась пылью — старший повар устал не меньше моего.
— Маэстро, — спросил я, — можно я все сделаю завтра утром?
— Нет. — Он ногой пододвинул ко мне чан.
Я, тихо ругаясь и зевая, выскочил во двор, и холодная вода полилась в чан. Наполненный до краев, он оказался слишком тяжел, чтобы нести за ручку, и я, сгибаясь под весом, обхватил его руками. Старший повар помог мне повесить чан на крюк.
