Владимир Балязин - Дорогой богов
И вспомнилась Морису вычитанная где-то китайская поговорка: «Путь к славе пролегает через дворцы, к счастью — через базары, к добродетели — через пустыни». Беньовский усмехнулся и подумал, что в этой поговорке сказалась не мудрость народа, а мудрствование человека, который славой называл известность императору, счастьем почитал богатство, а добродетель видел в том, чтобы, сидя в глухом уединении, упиваться собственной святостью. «Нет, — подумал Морис, — путь к счастью пролегает через сражения и через труд, через любовь и через верность. И — тысяча чертей! — только тернии и крутизна — дорога богов!»
А Изабелла, идя между Беньовским и Ваней, представляла, как дон Камоэнс, глядя вот на эти же самые скалы, и на Это же море, и на это же небо, писал сонеты прекрасной Катарине да Атаида. Изабелла шла, и в памяти у нее всплывали стихи Камоэнса:
И там, в тени, над речкой голубой,Где из травы глядят лесные розы,Там, где мечту подслушивают лозы,Моя любовь, я встретился с тобой -Тогда мои бы вздохи не смущалиУснувший воздух, слезы б не теклиИ зеркало воды не омрачали,Но Рок враждебен радостям земли,И гонит страсть меня в чужие далиОт милой мне — от близкой и вдали!Кончился один сонет, и тут же в памяти всплыл другой:Будь проклят день, в который я рожден,Пусть не вернется в мир, а коль вернется,Пусть даже время в страхе содрогнется,Пусть на Небе потушит Солнце он.Пусть люди плачут и вопят, не зная,Крепка ль еще под ними грудь земная,Не рушится ли мир в бездонной мгле.Не плачьте, люди, мир не заблудился,Но в этот день несчастнейший родилсяИз всех, кто был несчастен на земле!
Последние три строки Изабелла произнесла вслух. Произнесла по-португальски. Спутники не поняли того, что она сказала. И тогда Изабелла перевела стихи на французский.
На Ваню стихи не произвели впечатления, но Беньовский, услышав их, побледнел. Он долго шел, опустив глаза и понурив голову, и до самых дверей губернаторского дома не произнес ни слова.
ГЛАВА ШЕСТАЯ,
рассказывающая о поездке на слоне, о встрече с королевичем бецимисарков, о «Конце света», о воззрениях губернатора Дероша по целому ряду проблем, а также и об одном из решений учителя, окончательно разделившем его спутников на две части
Фрегаты «Дофин» и «Ля Верди» вышли из Макао 11 января 1772 года. Оба корабля обладали хорошим ходом, не боялись штормов и могли дать отпор нападению пиратов, имея на борту по три десятка пушек. За месяц плавания быстроходные военные фрегаты прошли примерно столько же миль, сколько «Святой Петр» одолел за четырехмесячное плавание от Большерецка до Макао.
В середине февраля, пополнив запасы воды и продовольствия в голландском порту Батавия на острове Ява, корабли вышли в Индийский океан. Дальнейшее их продвижение замедлилось из-за того, что в Индийском океане, южнее экватора, с октября до апреля ветры дуют с юго-востока и запада на северо-восток. Фрегатам же следовало идти почти строго против ветра на юго-запад.
Однако через полтора месяца после захода в Батавию «Дофин» и «Ля Верди» бросили якоря у острова Родригес, от которого было не более трехсот миль до острова Иль-де-Франс — ближайшей цели предпринятого перехода.
Родригес был самым восточным из трех островов, открытых в шестнадцатом столетии португальским мореплавателем Педру ди Маскареньясом и названных тогда же в его честь Маскаренскими островами.
В тот день, когда фрегаты вошли в единственную пригодную для стоянки гавань острова — порт Матурин, — Родригес был плотно укутан туманом и закрыт тучами.
Ваня побродил несколько часов в лесу у подножия какой-то горы, посидел на камнях, выступающих из воды возле самого берега, и вернулся на корабль. Почти все его спутники вели себя так же. Не было уже той радости и оживления, какая бывала раньше, когда подходили к какому-нибудь острову.
Люди вымотались и устали. Путешествие, длящееся полгода, давало о себе знать.
Когда Ваня вернулся в каюту, Беньовский, взглянув на мальчика, проговорил:
— Устал и ты, Иване! А что уж говорить о стариках и женщинах? Видно, придется подольше постоять на Иль-де-Франсе.
Иль-де-Франс выплыл из моря как-то сразу, как всплывали в морских легендах чудовищные киты и змеи. Матросы Заметно оживились, увидев на горизонте знакомые силуэты гор и берега. Некоторые из них бывали на Иль-де-Франсе и раньше, и у них остались неплохие воспоминания об острове. Поэтому атмосфера радостного и оживленного ожидания сразу же распространилась по каютам и палубам обоих кораблей.
Повеселел и Беньовский.
— Знаешь, Иване, как назывался сей остров спервоначала? — улыбаясь, спросил он мальчика. — Островом Маврикия. Так неужели же на земле, носящей имя моего святого патрона, нам не повезет?! Не может того быть!
…Утром 1 марта, осторожно минуя многочисленные рифы, со всех сторон окружавшие остров, фрегаты вошли на внутренний рейд главной гавани. Порт-Луи оказался большим городом, не меньше Макао, веселым и живописным. Видно было, что Порт-Луи — прежде всего крепость, а уж потом торговый город.
Задолго до входа в гавань фрегаты прошли мимо Пушечного острова, на котором стояли большие орудия, направленные на узкий проход между двумя рядами рифов. На западном мысе гавани, у входа в реку Гран, возвышалась толстостенная зубчатая башня Мартелла. На земляных валах, окружавших башню, стояла еще одна батарея, а напротив башни, на восточном мысу, — крепость Жорж. Над крепостью плескался флаг с тремя белыми королевскими лилиями — гербом Бурбонов, которым принадлежали и эта крепость, и город, и острова, и тысячи чернокожих и желтокожих людей, их населяющих, и океан на много миль вокруг.
Порт-Луи располагался на ярко-зеленой покатой равнине. Его белые домики прятались в садах. И садов этих было так много, что весь город представлялся как бы одним огромным великолепным садом. К тому же начинался март — месяц, когда в субтропическом поясе Южного полушария природа одаряет людей всеми плодами, запахами и красками, которыми она богата. И чем ближе подходили фрегаты к берегу, тем прекраснее казался им Порт-Луи — настоящий земной рай, сказочный остров Тиниан, затерянный в синем море-океане…
Фрегаты встали на якорь у горы Кор де Гард. Капитан Сент-Илер съехал на берег, настоятельно попросив Беньовского подождать его возвращения на «Дофине». Заметно было, что Морису это не понравилось. Он хотел попасть к губернатору или раньше капитана Сент-Илера, или по крайней мере вместе с ним. Но им предстоял еще немалый совместный путь, и Беньовский не стал портить и без того натянутые отношения с заносчивым французским аристократом.
