Владимир Бутенко - Державы верные сыны
– Вот как? – подхватил Зорич. – Стоит ли ревновать женщину, которая всего-навсего минуту беседовала с мужчиной, господин Сикорский?
– Когда наша венская патриотка передала, что вы интересуетесь поляками, направляющимися в Италию, мы еще не знали, с кем имеем дело. Но… Вы просчитались! Спасти Орлова уже не удастся! Человек из свиты дожа предупредит, когда этот обжора встанет из-за стола и появится на площади. Мы достойно его встретим! В монету я попадаю с тридцати шагов.
– Жаль, я не прикончил тебя, подлый шпион, у себя дома! – заорал, выступив вперед, Манульский. – Ну, теперь попался!
– Ждать некогда, мсье. Я не убью вас при одном условии. Вы собственноручно напишите согласие быть нашим агентом и перечислите всех, кто враждебен нам во Франции. Кто выдал нас. Ждать некогда. Да или нет? – выкрикнул подлинный пан Ярошевский, выше вскидывая пистолет и показывая, что готов выстрелить.
В этот момент дверь с силой открылась, выбитая тяжелым ударом Ядвиги, и она с подлокотником в руках вылетела на середину комнаты.
– Ай да пани! Вы готовы ради русского кресла ломать? – с издевкой заметил Манульский.
Вид Ядвиги был крайне возбужденный. В глазах ее таилась безрассудная решимость. Лицо пылало гневом. Но, как ни странно, – красота этой женщины странно завораживала даже в эту минуту…
Вдруг Ядвига кошкой метнулась вперед, заслоняя Зорича, крикнула:
– Нех пан утека![49]
Грянул выстрел, зазвенело разбитое оконное стекло, – реакция Ярошевского была безотчетно мгновенной. Он растерянно вскрикнул. Александр, метнувшись к входной двери, заметил, как обмякло упругое женское тело, как бесчувственно завалилась голова Ядвиги. На выстрел влетели «пираты»! Драка была скоротечной. Связанные поляки остались под присмотром одного из матросов, а второй бросился разыскивать лодку, чтобы доставить «пьяных господ, находящихся в беспамятстве» на русское судно, вставшее вблизи бухты…
Зорич бежал, держа раненую на руках, к дому доктора, указанному на карнавальной улице. Ядвига не приходила в сознание, хотя кровотечение ослабло после того, как перевязал ее, разорвав плащ. Он бежал среди всеобщей радости и проказ, среди яркого мишурного блеска, хмельного многолюдства, ничего этого не замечая. Спешил, моля Бога, спасти женщину, благодаря которой сам остался жив. Так истово он давно не обращался к Спасителю, потеря человека не представлялась ему такой нелепой, хотя он немало знал об этой польке, воспринимаемой заговорщицей. Теперь уже как о свершенном думалось о поимке злоумышленников. Обоих панов доставят на корабль главнокомандующего, и суд будет суров…
Доктор, вовсе не похожий на комедийного персонажа, достаточно молодой и хваткий болонец (его выдавал диалект), узнав, что произошло, обследовал раненую и провел операцию. Ядвиге повезло: пуля прошла навылет, не задев крупные сосуды. В сознание, как заверил эскулап, мадам вернется через несколько часов. К тому же, получив денег больше, чем потребовал, он угодливо предложил мсье Вержену оставить пациентку до выздоровления у себя, под присмотром помощницы.
Ночью, при свече, Ядвига открыла глаза и по-польски попросила пить. Зорич, помня запрет доктора, только смочил ей из ложки губы. Со страхом и удивлением посмотрела страдающая на лицо Александра, склонившееся над ней.
– Кто вы есть?
– Ваш друг.
– А-а… Пан шпион? – узнав, с огорчением произнесла полька.
– Нет, пан друг.
– Я натворила лиха… Что с Яцеком и Тадеушем?
– Они в очень надежном месте.
– Я так не хотела ехать сюда. Нет ничего унизительней, чем развлекать публику, случайный сброд… Они заставили, чтобы отомстила за погибшего мужа… И вот что… Лишилась из-за вас рассудка!
– Вы спасли мне жизнь. Почему?
– Не ведаю. Может, на миг вспомнился муж… Вас ведь тоже любят…
– Я повстречал вас. И прошлое уже не имеет значения.
Пальцы Ядвиги зашевелились, она слабо приподняла руку и погладила его ладонь, протянутую навстречу…
15
С церковной колокольни целую ночь разносился набат. Все, собравшиеся в Наурской, с тревогой ожидали начала вражеского приступа. Спали только малые дети, а старики и взрослые, даже подростки готовились к отражению крымских злотворцев. Напоминанием о них было зарево догорающих казачьих станиц и удушливый запах пожарищ, поднятый ветром.
И наступило утро 11 июня, праздник православный, день памяти святых апостолов Варфоломея и Варнавы!
Наперекор всем опасностям, казачки оделись к заутрене в лучшие наряды. Казаки молились в цепи, не спуская глаз с окрестных полей и дубовых лесов вдоль Терека. Около семи утра один из вернувшихся разведчиков доложил, что полчище османов двинулось к станице.
Ремезов со своими казаками находился на валу возведенного редута. Уже припекало солнце, предвещая зной и безветрие. Сквозь голоса, крики, грохот телег улавливался ровный шум Терека, полноводный от выпавших в горах дождей. За ним начиналась вражья сторона, чужеземный край. Он простирался к горам, а потом и за горы, и еще невесть до каких рубежей. А здесь, на левобережье, стояла казачья станица, никому не причиняя вреда, только сама подвергающаяся нападению. И Леонтий четко осознал, что он – воин казачьего полка, войска российского. Вместе с казаками сражался, чтобы страна родная крепла и обретала славу. Рассуждения путались, прерывались. И Леонтий, с досадой понимая свою малограмотность, дал зарок, что возмется за книги, как только возвратится в полк. А что непонятно, будет разузнавать у офицеров…
– Иду-ут! – всполошенно пронесся над редутом зычный крик.
Леонтий, с застучавшим сердцем, встал к бойнице, стараясь разглядеть тех, кто стремился к станице. Но с того места, где находился, ничего пока не было видно. Между тем это магическое слово «иду-у-ут!» будто ветром раздуло по городку. Из церкви высыпали прихожане, бабы стали собираться возле оборонительного вала, о чем-то оживленно советуясь.
Наконец, из-за рощицы на холме стремительно вынеслась кабардинская конница, за ней – крымчаки. Вооружены они были, как обычно, саблями, луками, копьями, но Леонтий заметил, что во вражеском войске добавилось ружейников. За крымчаками предстали в пестрых одеяниях ногайские отряды, вдогон им рысили, также выделяясь своей формой, некрасовские казаки. И войску этому не было, не было конца!
– Знакомые наши – воскликнул Плёткин, беря в руки ружье. – Крымчаки в лисьих шапках, а командиры их в горностаевых. А в папахах – горцы! Сурьезная комиссия!