Венеция. История от основания города до падения республики - Джон Джулиус Норвич
Все это казалось особенно огорчительным в свете того, что венецианский флот до сих пор не имел себе равных. Михаил Палеолог так и не обзавелся сколько-нибудь достойным флотом и не смог бы противостоять, если бы венецианцы решили бороться за утерянные привилегии. Но им приходилось принимать в расчет свою колонию в Константинополе: разрешив сохранить ее, Михаил тем самым получил залог, что венецианцы будут вести себя благоразумно. Разумеется, о настоящем дипломатическом сближении пока не было и речи: обе стороны были слишком злы друг на друга. Кроме того, низложенный император Балдуин активно искал поддержки у европейских государей, и оставался небольшой шанс на его возвращение. Так что венецианцы пока могли только принять неизбежное и попытаться извлечь из сложившейся ситуации хоть какую-то выгоду.
Но с Генуей дело обстояло иначе: здесь венецианцев ничто не сдерживало, а casus belli назрел, как никогда. Венеция набросилась на своих давних соперников с новой силой. Война охватила все Восточное Средиземноморье. Бесчисленные мелкие стычки вспыхивали среди Эгейских островов и у берегов Эвбеи. Во время одной из таких стычек генуэзцам хватило глупости напасть на караван, направлявшийся в Риальто, – одну из тех огромных флотилий, что регулярно ходили из левантийских портов в Европу с восточными шелками и пряностями. Генуэзцев спасло лишь то, что венецианский адмирал, командовавший эскортом, отказался от погони, чтобы не рисковать драгоценным грузом. Но такая удача сопутствовала им не всегда: например, в столкновении с венецианцами у побережья Трапани (Западная Сицилия) более 1100 генуэзских моряков бросились в воду и утонули, а еще шестьсот на двадцати семи галерах попали в плен.
Между тем в Константинополе новые привилегии вскружили генуэзцам головы: местные жители невзлюбили их за высокомерие и заносчивость еще сильнее, чем когда-то венецианцев. А по мере того, как до императорского дворца доходили известия все о новых и новых победах венецианского флота, симпатии Михаила стали склоняться на сторону победителей. Он тоже вел войну – против оставшихся князьков латинского Востока и греческих деспотов Эпира: ни те ни другие не желали возвращать свои территории восстановленной империи. Папа и сын Фридриха II Манфред Сицилийский оказывали им мощную поддержку. К тому же Михаилу отчаянно требовались деньги на восстановление и столицы, и разрушенного флота, а союз с Генуей не только не приносил выгоды, но и вовлекал его в огромные расходы.
К 1264 г. в Венецию прибыли греческие послы, а на следующий год был заключен договор, по которому республике предлагали привилегии если и несравнимые с утраченными, то, во всяком случае, существенно улучшавшие положение дел. Но венецианцы не торопились. На византийском Востоке царил хаос, а до тех пор, пока будущее империи оставалось неопределенным, не было смысла принимать на себя обязательства. Только в 1268 г. республика наконец решилась принять предложение Михаила, но с оговоркой: Венеция согласилась не более чем на пять лет перемирия, на протяжении которых обещала соблюдать принцип ненападения и не оказывать поддержки врагам империи, а также освободить греческих пленных, содержавшихся на Крите и в крепостях Модон и Корон – трех основных оплотах, которые сохранились за венецианцами в Эгейском море. В ответ император обязался уважать венецианские колонии на островах Эгейского архипелага и снова разрешил венецианским купцам свободно проживать, путешествовать и торговать во всех своих владениях. В то время трудно было представить более благоприятные условия. Недоставало лишь двух пунктов: трех восьмых от доходов (хотя на практике эта доля уже превращалась из реальной экономической выгоды в чисто номинальное подтверждение прав) и монополии, которой Венеция располагала прежде. Ибо Михаил твердо намеревался сохранить за генуэзцами дарованные им права. Старая политика, при которой одна из республик получала полное преимущество за счет другой, наглядно продемонстрировала свои недостатки. С тех пор между Венецией и Генуей развернулась свободная конкуренция, а Михаил извлекал выгоду из их соперничества, не опасаясь, что менее привилегированная сторона попытается заключить против него враждебный союз.
Несколько краткосрочных перемирий повлекли за собой устойчивые благоприятные последствия. Венеция разом восстановила и свое торговое преимущество на Леванте, и значительную часть былого влияния, которое, казалось, семь лет назад было утрачено навсегда. Своим возрождением она отчасти была обязана удаче, всегда улыбавшейся венецианцам чаще обычного, но отчасти – дипломатической хватке и проницательности дожа Дзено и его советников. Через несколько недель после утверждения договора он скончался, но оставил после себя народ, уже почти забывший о недавнем унижении, вновь обретший чувство собственного достоинства и смотревший в будущее с уверенностью. В благодарность дожу и следуя традиции торжественных и роскошных церемоний, которыми с самого начала было отмечено его правление, Дзено похоронили с такими почестями, какие могла устроить только Венеция. Дож упокоился в еще не достроенной тогда церкви Санти-Джованни-э-Паоло. Там, в юго-западном углу, до сих пор сохранилась часть его гробницы – барельеф с восседающим на троне Христом и ангелами, стоящими от него по левую и правую руку.
12
Цена гордыни
(1268 –1299)
…Сколь же прискорбно сознавать, что имя его [Варнавы], звучавшее боевым кличем, впоследствии столь часто возбуждало ярость воинов на тех самых полях, где сам он так и не явил отвагу, достойную христианина, и столь часто окрашивало напрасной кровью волны того самого Кипрского моря, по волнам которого он следовал за Сыном Утешения, исполненный раскаяния и стыда!
Рёскин. Камни Венеции (см. эпиграф к главе 3)
За первые семьдесят лет XIII в. Венеция превратилась в мировую державу. За это время она успела обрести, развить и сплотить, затем потерять и, наконец, в значительной мере вернуть обширные территории на Востоке. Но в отдаленной перспективе важнее то, что за эти десятилетия пришли в упадок обе империи – Восточная и Западная. Византийская империя Палеологов продержалась еще почти два столетия, но так и осталась бледной тенью той страны, какой была до Четвертого крестового похода. В 1250 г. вместе с Фридрихом II ушли золотые дни Гогенштауфенов, и на сцену истории вышли уже не империи (по крайней мере, в средневековом смысле), а национальные
