Сергей Шведов - Поверженный Рим
Гусирекс вошел в комнату один, оставив свою охрану на лестнице и в коридоре. Стилихона он обнял как друга, что, впрочем, неудивительно, ибо эти люди давно и хорошо знали друг друга.
— Я думал, ты выберешь заведение побогаче, — усмехнулся вандал, оглядывая голые стены гостиницы. — У Монция скверно кормят.
— Я привез своих поваров, Верен, — ответил Стилихон, жестом приглашая гостя к столу. — Думаю, они сумеют тебе угодить.
Гусирекс любил покушать, а потому отдал должное и выставленным на стол закускам, и хорошему вину. Глаза русколанского вождя пристально следили за собеседниками, но это, скорее, в силу привычки, чем недоверия.
— Не скрою, Верен, я нуждаюсь в тебе, — сказал Стилихон, салютуя вождю кубком, наполненным до краев.
— Догадываюсь, — кивнул Верен. — Люди высокородного Иовия уже протоптали ко мне дорожку.
— И ты принял его дары? — спросил Сар.
— Кто же отказывается от денег, да еще накануне большого похода, — пожал плечами Гусирекс.
— Ты все-таки решился уйти из Норика? — нахмурился Стилихон.
— К сожалению, у нас нет другого выбора, — поморщился Верен. — С гуннами нам не по пути. Но воевать в нынешней ситуации с Ругилой — значит воевать с венедами. А я не хочу убивать своих. Новый каган оплел венедских вождей и жрецов сладкими речами, и они поддались на его посулы. Впрочем, он сдержал слово и действительно уравнял их в правах с гуннами.
— Сколько человек у тебя под рукой? — спросил Стилихон.
— Двести тысяч, включая женщин и детей, — охотно ответил Верен. — С нами идут вяты князя Яромира.
Сар ужаснулся. Такого количества варваров Италии не прокормить. Риму даже в урожайные годы не хватало продовольствия. Его приходилось завозить из Африки. А нынешний год выдался особенно неудачным. И если префект Африки Гераклион окажется менее расторопным, чем того требует ситуация, в Италии и соседних провинциях начнутся голодные бунты. А тут еще нашествие вандалов. Двести тысяч ртов в миг уничтожат все запасы, и тогда положение не спасет даже африканский хлеб.
— И что ты предлагаешь? — нахмурился Верен. — Мы уже тронулись с места. Кудесник Родегаст объявил всему племени волю бога Перуна. Мы идем к морю-океану, чтобы напоить в нем своих коней.
— В море-океане вода соленая, — усмехнулся Стилихон. — Кони не станут ее пить.
— Не напоим, так искупаем, — махнул рукой Верен. — Не в этом суть. Просто твой Рим, магистр, лежит у нас на пути.
— К морю-океану ведут и другие дороги, — ласково улыбнулся собеседнику Стилихон.
— Например? — прищурился на него Верен.
— Я готов уступить тебе Испанию, рекс.
— Но, по слухам, там мало хлеба.
— Хлеб есть в Африке, — подсказал Стилихон. — Хранилища Карфагена ломятся от зерна и золота.
— Ты ведь надеешься, префект, что я сверну себе шею на дороге, указанной тобой? — прямо спросил Верен.
— Я просто хочу понять, какой силой наделяют ярманов венедские боги, — охотно ответил на вопрос, заданный в лоб, Стилихон. — Я помню наши споры, Верен. Тебе не нравилось, что я выбрал в проводники Христа. Я даю тебе отличную возможность выиграть наш спор и доказать правоту кудесника Родегаста, предсказавшего мне смерть в расцвете сил, а тебе великое будущее.
Гусирекс засмеялся, правда, не слишком весело:
— Я тебя понимаю, Стилихон, жить с такой ношей за плечами тяжело. И мое поражение станет твоим спасением и пропуском в долгую счастливую жизнь. Но в главном ты прав — если уж бог Перун взялся судить нас с тобой, то пусть рассудит до конца, не сталкивая при этом лбами. Префект Испании Константин уже объявил себя императором?
— Пока нет, — покачал головой Стилихон. — Он ждет, когда божественный Гонорий назовет его своим зятем. Ты окажешь большую услугу и мне, и императору, если отправишь этого человека в ад.
— И где сейчас находится Константин?
— Его легионы уже перевалили Пиренеи. По моим расчетам, ваши пути пересекутся близ Толозы.
— В таком случае, сиятельный Стилихон, я не буду желать тебе долгой жизни, — сказал Гусирекс, поднимаясь из-за стола. — И не жду от тебя поздравлений с победой. Через семь дней я перейду Рейн.
Стилихон подошел к окну и с интересом наблюдал, как садится на коня хромой рекс. А потом долго провожал глазами удаляющихся вандалов. Лицо его при этом было спокойным и умиротворенным.
— У Константина под рукой тридцать тысяч легионеров и десять тысяч клибонариев, — напомнил рассеянному префекту магистр конницы Сар. — Почему ты не сказал Верену об этом?
— Он давно все знает, — обернулся к собеседнику Стилихон. — А наша встреча нужна была ему только для того, чтобы оправдаться перед волхвами. Я дал ему эту возможность, только и всего. Теперь он может сослаться на пророчество кудесника Родегаста и волю Перуна.
— А если кудесник воспротивится желанию Верена?
— Родегаст умер два дня назад, — чуть заметно усмехнулся Стилихон. — Я облегчил Гусирексу дорогу к славе.
Сиятельный Константин был человеком дерзким и уверенным в себе. Его взлет к вершинам власти получился воистину головокружительным. В двадцать лет он стал трибуном, в двадцать пять — дуксом, а в тридцать — префектом претория по желанию божественного Феодосия, хорошо знавшего еще отца Константина. Под рукой сиятельного префекта Испании находилось шесть провинций великой империи, но человеку деятельному всегда хочется большего, и Константин не являлся в этом ряду исключением. В каком-то смысле побуждения префекта Испании, при желании, можно было счесть благородными. Он стремился помочь сыну своего благодетеля божественному Гонорию и свято верил, что его брак с дочерью Феодосия Галлой Плацидой обернется благом для всех — для него самого, для Римской империи, для Гонория и для самой Галлы. Слухи о будущей жене, долетевшие и до Испании, сиятельного Константина не смутили. В конце концов, Галле уже перевалило за двадцать и надо быть воистину святошей, чтобы в таком возрасте сохранить девственность. Возможно, если бы Константином двигала любовь, то связь сестры императора с варваром Аталавом показались бы крайне предосудительной, но префект был слишком честолюбив, чтобы подобные мелочи могли повлиять на его выбор. В успехе предпринятой затеи Константин не сомневался. Порукой тому служили письма близких к божественному Гонорию людей, магистра пехоты Иовия и магистра двора Олимпия, которые уверяли префекта Испании, что единственным препятствием к браку с благородной Галлой является сиятельный Стилихон. И что победа над сыном руга Меровлада откроет Константину путь не только на ложе сестры божественного Гонория, но и к безграничной власти. В конце концов, Гонорий слишком слаб, чтобы управлять великой империей, и ему нужна крепкая опора в лице умного и победоносного мужа, коим не без основания считал себя сиятельный Константин. За спиной у префекта Испании находились сорок тысяч отборных бойцов. Стилихон при большом напряжении сил мог выставить столько же. Но магистр пехоты Иовий заверил сиятельного Константина, что стоит тому только появиться близ Медиолана, как дни сына руга будут сочтены. Его устранят раньше, чем он двинет свои легионы против соправителя божественного Гонория. Префекту Испании, хорошо знавшему Иовия, даже в голову не пришло усомниться в его словах. Константину были известны настроения, царившие в Риме, Медиолане и Ровене. Стилихона ненавидели все, и, по мнению Константина, этот человек заслуживал всеобщую ненависть. Префект Италии умудрился рассориться даже с Константинополем, и божественный Аркадий будет только рад, если рядом с его братом в Ровене появится опытный человек, способный укротить изменника Стилихона, губящего империю. Об этом Константину сообщил в письме сиятельный Саллюстий, ставший не так давно префектом претория Востока.
