Шарлотта Юнг - Голубица в орлином гнезде
– Что ты говоришь, дитя мое? – воскликнул Эббо.
Но ребенок сделал видь, что не слышит, и Фридель должен был повторить вопрос, чтобы заставить его продолжать.
– Все ландскнехты и рейтары в замке, – сказал он. – Граф взял баранов моего отца и отдал им, будь он проклят! Всех наших людей сзывают явиться завтра утром к Сборной скале, и каждый должен принести вязанку соломы и смоляной факел. Говорят, граф поклялся, что раньше не уедет на войну, покуда не сожжет весь строевой лес, находящийся у Брода, не бросит весь в реку и не перевешает всех работников.
Эббо кинул мальчику горсть грошей, а Фридель его горячо поблагодарил. Затем оба поспешно спустились по крутой тропинке, чтобы воспользоваться данным предостережением. Скоро был собран маленький военный совет: он состоял из юных баронов, их матери, мейстера Морица, Гейнца и Гатто. Решено было, что в замок созовут всех рабочих с их семействами и более дорогими орудиями. Христина спросила, не останется ли чего еще, чтобы можно было защитить.
– Неприятель, – сказала она, – вынужден в скором времени явиться в лагерь; к возвращению его, на работу будет менее легко напасть; к тому же, – добавила она, – несправедливо начинать частную войну, когда императорское знамя развевается на поле сражения.
– Прошу у вас извинения, милостивая госпожа, – сказал архитектор, – но пусть ответственность падает на зачинщиков. Господин барон, мы еще имеем время послать в Ульм, откуда обе наши союзные корпорации вышлют нам свои войска. В ожидании их, мы будем держать неприятеля в страхе и, еще до приезда наших граждан, дадим этому ехидному отродью урок, который долго не забудется. Каково ваше мнение, господин барон?
– Тоже, что и ваше, – отвечал Эббо. – Мы не можем заключить себя здесь, не роняя нашего достоинства. Двадцати вооруженных людей моих, независимо от сильных каменщиков, плотников и слуг, хватит, чтобы обратить в бегство шайку старой змеи, без помощи даже граждан! Ни слова, добрая и разумная мать! Дело идет о нашей чести!
– Вопрос в том, – настаивала Христина, – чтобы знать, не больше ли тебе чести, если ты повинуешься призыву Максимилиана и отправишься с людьми, которых ты собрал для защиты общего дела? Пусть граф делает, что ему угодно: этим он даст тебе справедливый повод принести жалобу королю и Лиге, права наши от этого может быть прочнее укрепятся.
– Этот совет был бы превосходен при других обстоятельствах, государыня, – начал Мориц. – Он бы вполне согласовался с правилами почтенного главы союза, мейстера Сореля, и нашего миролюбивого города, но в деле о правах владения и при неприязненных нападениях король и Лига обыкновенно поддерживают тех, кто сам себе помогает, тот, кто слишком щекотлив в правосудии – делается всегда его жертвой.
– Ты слышишь его, добрая матушка, – сказал Эббо – Ты не хотела бы узнать, что меня встретили, как труса, под императорскими знаменами. Будь что будет! Но Спорный Брод мы не уступим… Собери слуг, Гатто, и вооружи их. Матушка, закажи для них хороший ужин. Мейстер Мориц, созовем каменщиков и плотников и увидим, нет ли меж ними охотников!
Христина увидала, что всякое возражение было бы бесполезно. Снова наступали дни опасности и насилия. Единственным утешением ее было то, что сын ее не совсем был не прав. Что далеко не его была первая вина, и что она могла призывать благословение Неба на него и его оружие.
ГЛАВА XXII
Сражение у Брода
На следующий день, с восходом солнца, в чаще ущелья укрывалось двадцать адлерштейнских рейтаров, держащих каждый коня за узду. Позади были слуги и работники, вооруженные топорами, косами, сохами, некоторые даже луками. Мейстер Мориц облегся по военному, в шляпе, латах, наручниках, с мечом и с новым в то время оружием – пистолетом, оба барона надели блестящее рыцарское вооружение – совершенно одинаковое, начиная от золотой шпоры, до орлиного пера, красовавшегося на верхушке их шлема. Они с нетерпением ходили взад и вперед, стараясь открыть неприятеля. Ждали они так долго, что начали подозревать фальшивую тревогу. Но наконец, поблизости послышался шорох, а за ним поспешные шаги и бряцание оружия. Эббо кинулся в седло, и подал сигнал. Мейстер Мориц подошел к нему.
– Удержите ваших людей, барон, – сказал он. – Пусть неприятель яснее выкажет свои намерения. Не надо, чтобы о нас сказали, что мы напали на него врасплох, в то время, как он ехал на императорский призыв.
– Мы бы только действовали наступательно, также как он поступал с моим отцом, – прошептал Эббо, едва сдерживаясь при виде блестевшего оружия на том берегу.
Оба брата впервые увидали врага своей семьи. Он в полном вооружении сидел верхом на крепком вороном коне. По-видимому, то был человек с громадным запасом сил, но отяжелевший с годами. Близнецы могли бы узнать его по дракону, украшавшему шлем, не имея надобности в проклятии, сорвавшимся с губ Шнейдерлейна, Когда к берегу подошел вооруженный отряд, превышающий двенадцатью человеками отряд адлерштейнских партизан, за которым следовали люди, несшие солому и смоляные факелы, граф скомандовал остановиться и, казалось, отдал некоторые приказания.
– Злодей! он подстрекает их и теперь, – начал Эббо.
– Нет, – перебил Мориц, – ничто нам не доказывает, что он не идет мирно в лагерь.
Сгорая от нетерпения, Эббо удержал своего коня в то время, как Шлангенвальд направлялся к прежнему руслу Браунвассера; там он остановил коня и, как статуя, держась на стременах, воскликнул:
– Лентяи еще не на ногах! Мы разбудим их… Факелы вперед! А теперь…
Серый конь Эббо вздрогнул.
– Кто осмеливается тревожить моих работников? – воскликнул Эббо.
– Мне все равно, кто бы вы ни были!.. – отвечал граф. – Когда я вижу чужих, находящихся без дозволения на моих землях, то сжигаю их хижины.
– Назад! – закричал Эббо. – Кто коснется до одного камня на Адлерштейнской земле, – раскается!
– Вот как! – сказал граф. – Так вот тот молокосос мещанской породы, который называет себя бароном Адлерштейнским?
– Граф, – возразил Эббо, – я вызываю тебя в качестве рыцаря, и, как законный владетель Адлерштейна, провозглашаю свои права на эту землю!
– Так ты этого хочешь? – сказал граф, принимая тяжелое копье из рук конюха.
И, спустя забрало, он осадил коня, чтобы лучше пустить его с разбега. Эббо сделал тоже самое; Фридель с одной стороны, Иером фон Шлангенвальд с другой – выстроили своих людей, как бы для сражения, и ждали исхода битвы между двумя предводителями. Они напали друг на друга с поднятым копьем, но не нанеся ран. Тогда каждый обнажил меч, и стал наступать один на другого, как вдруг Гейнц увидал, что Шлангенвальдский стрелок целится в юного барона, и тотчас предупредил его.
