Алый Первоцвет неуловим - Эмма Орци
А когда от шумной толпы остались лишь обрывки нарядов, сверкающая мишура, листья и красные ягоды, когда окончательно перестал доноситься грохот огромного барабана и пронзительный звук медных труб, их бледные и посиневшие от заботы и беспокойства лица выплыли из темноты, а нервные, дрожащие руки схватили небольшие, наскоро перевязанные свертки.
В семь часов, как было объявлено, должна будет выстрелить пушка на сторожевой башне, и тогда стража откроет городские ворота и все, у кого есть что спрятать, спрячут, а у кого есть основания для страха – смогут уйти куда им заблагорассудится.
Матери, сестры, возлюбленные не отрываясь смотрели на ворота, ожидая выхода дорогих и любимых людей, которые должны быть освобождены благодаря поимке английского шпиона – Сапожка Принцессы.
Глава XXXI
Финальная диспозиция
Шовелена весь этот день не покидало нервное напряжение.
Колло д’Эрбуа совершенно замучил его вопросами и упреками, в которых так и сквозили почти не скрываемые угрозы. Он продолжал упорствовать в том, что Гейоль необходимо превратить в хорошо вооруженную крепость с многочисленным гарнизоном. Повсюду надо расставить войска, состоящие не только из муниципальной гвардии, но также и из отряда, недавно присланного из Парижа.
Шовелен не противоречил всем этим наставлениям. Он отлично знал, что Маргарита даже не попытается убежать, но давным-давно уже оставил какие-либо надежды объяснить людям типа Колло, что такая женщина, как Маргарита, никогда не примет спасения, купленного ценой других жизней, и что сэр Перси Блейкни, несмотря на всю любовь к своей жене, предпочтет скорее увидеть ее мертвой, чем пролить невинную кровь для ее избавления.
Колло же был из той самой породы пьяного отребья, каких было предостаточно среди революционеров и которые, появившись на свет в сточных канавах, весьма любили поковыряться в грязи. Ко всем другим они подходили, соответственно, со своей, понятной и близкой им меркой. В этом человеке не было ни искреннего патриотизма Шовелена, ни пылкого бескорыстия Дантона. Он служил революции и способствовал царящей вокруг анархии лишь потому, что благодаря этому мог иметь власть и всеобщую известность, каковых ни одно методичное и придирчивое правительство явно никогда бы ему не предоставило.
История впоследствии подтвердила, что у этой утопической революции не было более чудовищного порождения, чем Колло д’Эрбуа, чьи теории всеобщего человеческого равенства преуспели лишь в том, чтобы вытащить на вершины власти некое количество подобных себе скотов, которые, несмотря на фантастическое возвышение, так и закончили свои дни в грязном и скотском пьянстве.
Спокойный с виду Шовелен и несколько напуганный Колло прекрасно знали, что если Сапожок Принцессы уйдет от них и теперь, то им будет нечего рассчитывать на милость своих коллег.
План, посредством которого бывший дипломат собирался уничтожить не только предводителя, но и всю его лигу, подвергнув героического вождя всеобщему осмеянию, был изумительно тонко продуман во всей его утонченной жестокости. Шовелен, опираясь теперь еще на одну черточку многогранного характера сэра Перси, был уверен, что тот подпишет оскорбительное письмо и спасет жену ценой своей чести, после чего найдет для себя мир и покой в банальном самоубийстве.
При таком количестве обвинений и грязи, покрывающих ее вождя, лига Сапожка Принцессы не сможет более существовать. А именно ЭТО и являлось конечной целью всех шовеленовских планов. К ТАКОМУ завершению он стремился, размышляя и продумывая все свои действия с того самого момента, как Робеспьер предоставил ему возможность отыграться за свое прошлое поражение. Он шаг за шагом создавал свою интригу, тщательнейшим образом подгоняя каждый кирпич грандиозного здания, начиная с приглашения Кондей на ричмондский бал и заканчивая арестом леди Блейкни в Булони. И все это давало ему возможность увидеть сегодня вечером, как сэр Перси будет подписывать оскорбительнейшую бумагу, спасая жизнь своей горячо любимой жены. Целый день он старался представить, как все это произойдет. Он полностью выполнил свою режиссерскую задачу и только не знал, как будет играть роль главное действующее лицо.
Время от времени, чувствуя, что утомление становится совершенно непереносимым, бывший посол прогуливался вокруг форта Гейоль, стараясь отыскать хотя бы какой-нибудь предлог посмотреть на своих пленников. Маргарита каждый раз в его присутствии продолжала хранить упорное молчание; она отвечала на приветствия легким кивком головы, а на поверхностные вопросы, которые он задавал в оправдание своего появления, либо просто кивала, либо бросала краткие односложные ответы, почти не разжимая губ.
– Надеюсь, все предусмотрено для вашего удобства, леди Блейкни?
– Благодарю, сэр.
– Вы этой ночью собираетесь отправиться на «Полуденный сон». Могу ли я попросить кого-то прибыть за вами?
– Спасибо. Нет.
– У сэра Перси все хорошо. Он пока еще спит, но, как проснется, спросит о вас. Могу ли я передать ему, что у вас все в порядке?
Маргарита кивнула утвердительно, и Шовелену более не о чем было спрашивать. Ее покорность ему понравилась, хотя он подумал, что она, должно быть, как и он, совершенно не находит покоя.
Еще немного погодя, уступая настойчивым приставаниям Колло д’Эрбуа и собственным опасениям, он решил перевести Маргариту из камеры номер шесть. Об этой перемене он объявил ей в свой следующий визит, как будто чувствовал за собой вину.
– Ради общего спокойствия, леди Блейкни, – пояснял он. – Я даже думаю, что эта перемена доставит вам некоторое облегчение.
Вновь легкий кивок согласия с ее стороны и краткое:
– Как прикажете, месье.
Однако уже перед самым выходом она бросилась в страстном порыве на колени перед аббатом Фуке, ее верным товарищем последних изнурительных дней. Она рыдала в приступе горя:
– О, если б я только знала… если бы только могла увидеть его!.. На мгновение!.. На один только миг!.. Только узнать…
Она всем своим существом ощущала, как страшная неизвестность лишает ее рассудка. Если бы она могла хотя бы только узнать! Хотя бы узнать, что именно он собирается делать!
– Доброму Богу все известно, – ответил старик со своей немудреной обычной философией. – Быть может, все к лучшему.
Комната, в которую Шовелен перевел Маргариту, находилась рядом с той, в которой минувшей ночью происходил знаменательный разговор с ней и сэром Перси.
Это была маленькая, грязная, темная комнатенка с небольшим зарешеченным вентиляционным отверстием в стене. Шовелен, которому очень хотелось продемонстрировать Маргарите, что у него совсем нет желания добавить к ее душевным мучениям еще и физические, приказал превратить ее новое обиталище в более приемлемое для жизни место. На пол постелили толстый мягкий ковер, принесли несколько простеньких стульев и уютную кушетку с парой подушек и
